сплетают крепчайшие из сетей.
Помню еще, как под утро мы сложили костер из веток и сожгли тело Демнора. Дым скверно пах и стелился по земле синими языками. А потом мы оседлали лошадей и вдвоем отправились на запад.
Я не очень-то хорошо помню, как мы ехали по пустым полям и безлюдным шляхам. В убогих селах, редко встречавшихся между поросших лесом холмов, почти никто не жил.
На рассвете девятого дня мы остановились на вершине холма и увидели сгоревший город. Дворцы, сады и виноградники Наанедана превратились в обугленные обрубки деревьев и колонн. Не было слов, которые мы могли бы произнести. Арен снял с пальца княжеский перстень, который я ему отдал, и взглянул на него в солнечном свете. Уже никто не напишет эдиктов, которые можно было бы запечатать этим перстнем, и никто не сломает печать на княжеском письме. Никогда уже не выпадут прошлогодние снега.
А быть может, мы взошли на один из многочисленных купеческих кораблей с высокими бортами и пурпурными парусами, с флагом компании из Эфельдина, что гордо реял на мачте. Мы направили нос корабля в сторону заходящего солнца. Потрескивали реи, ветер надувал паруса. Мы плыли бесконечно, в поисках вертикальных стен света, за которыми заканчивались сны.
Мне кажется, что я – Видар, но мне немногое осталось, кроме этого знания. Не ведаю, дано ли мне будет когда-нибудь написать хронику прошлых событий, воскресить на веленевых страницах сожженный Наанедан. Возможно, я никогда и не отплывал из Торренберга, а может – никогда туда и не прибывал? Может, Алайя, Арен и Демнор – только фигурки, которые я переставляю по шахматной доске своего воображения? Может, я никогда так и не покинул хату плетельщицы, мечась в горячке на грязном подгнившем сеннике?
В своих поисках я слишком приблизился к острову. Не знаю, закончится ли для меня когда-нибудь время жестоких снов.
Перевод Сергея Легезы
Анна Каньтох. Окно Мышеграда
Когда я мыл окровавленные руки, а потом сбрасывал в реку тяжелый джутовый мешок, я точно знал, что ждет меня в ближайшие четырнадцать дней.
Все еще стоя на берегу, я буду смотреть, как бурные воды Вислы поглощают тело убитого мной человека. Я сгорблюсь и вскину руки, пытаясь защитить голову от потоков дождя с градом; острые, словно осколки стекла, ледяные обломки ранят меня – через час Михалик спросит, отчего у меня кровь на руках, я же вздрогну, увидев свой пустой взгляд, отраженный в зеркале. Дьявол в деталях, так говорят, а я знаю об этом лучше кого бы то ни было.
Октябрьские сумерки опускаются быстро, а в тот вечер будет казаться, что день никогда и не начинался, что сумерки были тут всегда, среди этих клонящихся к земле, смердящих влагой и крысиным дерьмом домов. Я осмотрюсь, прекрасно зная, что я один, что свидетелей моего преступления не было. В такие дни, как этот, даже обитатели покинутого богом Подгужья носа не кажут из своих нор.
Во тьме раздастся голос,
