такой грымзе делать рядом с детьми.
– А я её, между прочим, предупреждала, что с вами лучше не связываться.
– Всё верно Машунь, наши беды лишь оттого, что мы предпочитаем больше говорить и меньше слушать. – Вернул внимание Лоре. – А теперь я весь твой. – Проговорил с подпевом и улыбнулся, глядя на её смущение. – Показывай.
Не дожидаясь реакции, сам стащил простынь.
– Только будь другом, Лора, пересядь не стол.
Встать-то, она встала, а вот как залезть на стол метровой высоты, так и не придумала, поэтому пока врач мыл руки, просто мялась в стороне. Он ухмыльнулся.
– А тебе разговаривать нужно больше. И не стесняйся просить. Поверь, у нас у каждого голова забита своими проблемами, вот и я не сообразил. Становись.
А пока она думала, куда же следует становиться, Адашев уже усадил её на стол.
– Ну, что за пушинка, а? Маш, у ребёнка истощение. Тебя хоть кормили? Ладно, не отвечай. – Тут же махнул рукой. – И так вижу. А сейчас займёмся делом.
Включив большую яркую лампу, он пока только смотрел. Пристально и внимательно, словно на всю жизнь запоминает или, наоборот, пытается вспомнить некоторые азы анатомии. Своими руками упирался по обе стороны её тела, а взгляд не сводил с изуродованных рук, сканировал им, что ли. Глядя на свои руки, Лора и сама не раз думала, а были ли они у неё когда-нибудь нормальными, такими как у всех, не могла вспомнить жизнь до того. И сейчас, под его взглядом, не столько жалко себя стало, сколько стыдно. Не понятно за что, да, вроде и не за что, а стыдно настолько, что хоть сейчас бросайся и беги со всех ног. Но правильно расценивая свои возможности, понимала, что ни броситься, ни, тем более, убежать, она не сможет, просто тихо роняла слёзы. Первая слезинка, вторая, скатились по лицу и, задержавшись на подбородке, словно с ощутимым разрушающим звуком упали на похолодевшие руки. А врач… казалось, он даже не понял, что это, потому легко стёр каплю, мешающую обзору, и только когда плечи затряслись, а руки заходили ходуном, поднял взгляд к её лицу. С минуту он просто смотрел, возможно, ждал, что сама успокоится. За год больничной жизни Лора хорошо понимала, что в этой профессии нет места жалости, есть только действие… или бездействие. Только успокоиться не могла.
– Маш, выйди на пару минут. – Обернулся он на медсестру и, только услышав звук закрывающейся двери, прочистил горло, подготавливая девочку к разговору.
– Мы всё исправим, Лора. Но именно мы. Я один здесь ничего не сделаю. – Произнёс абсолютно серьёзно. И в его голосе действительно не было ни жалости, ни мягкости. – Ты можешь ещё долго себя жалеть, но эта дорога будет в никуда. Поэтому предлагаю уже сейчас собраться и сделать определённые выводы, принять решение.
Лора, пытаясь восстановить дыхание, сдержать слёзы, судорожно втягивала в себя воздух, справлялась с истерической икотой и заиканием.
– Ты зачем сюда приехала, а, красавица? – Он улыбнулся и дотронулся до её подбородка. Лишь на мгновение, чтобы Лора взгляд подняла. И она подняла,
