как по заброшенной промзоне. Очертания огромных темных машин высились вокруг, словно тени, отлитые в железе. Я хотел спросить, где мы и куда идем. Но кляп не позволял говорить. Царапал изнутри щеки и нёбо, впивался в уголки рта. Натирал язык, как шершавая тряпка. И с ногами было как-то не так. Их связали веревкой, из-за чего я мог делать только короткие шаги. И делал их куда больше, чем мои стражи. Это меня пугало.
Как часто пугается взрослый человек? В общем-то редко, считаные разы. Ведь по-настоящему нас пугают очень немногие вещи. Мы знаем, что почти все разрешается само собой, что на мелочи не стоит обращать внимание. Сущий подарок – перерасти вечные детские страхи, научиться видеть перспективу происходящего. Одно плохо – избавление от страхов несет с собой болезненное осознание того, чего на самом деле стоит страшиться.
Утраты близких и любимых.
Утраты собственного здоровья или жизни.
И, в редких случаях, боли или муки.
Пока я то шел сам, то меня тащили по заброшенной промзоне, я знал, что умру. Вот это в кошмарах, кстати, очень интересно. Почти всегда нам известно, как все кончится. Потому что на уровне подсознания мы догадываемся, почему нам это снится. Знаем, какие конкретные события и опыт вызывают у нас те или иные реакции, и отчасти именно эти события и питают страх. Память имеет почти безграничную власть над нашими мыслями.
Кошмары начали мучить меня сразу после того, как мне вернули Беллу. После нашей поездки в Техас. Во сне я одновременно пытался и сопротивляться, и проснуться. И ни единого разу не преуспел. Кошмар продолжался, а я ничего не мог поделать. Безмолвные люди в черном двигались неумолимо, как морской прилив и отлив. Я жевал кляп, пытался издать хоть какой-то звук. Не получалось. Никто не желал сказать, куда меня ведут. Никто не желал сказать, что я сделал.
В конце концов я все-таки понял. Начал узнавать обстановку. Понял, что за машины вокруг и что они некогда делали с нашей землей. Я бывал здесь раньше. И никогда не собирался сюда возвращаться. Я начал кричать и упираться. Но мужчины волокли меня дальше. Я висел на их руках, мои стопы и икры скребли по земле. Джинсы порвались, мне стало больно.
Все это время я пытался кричать. Даже когда мы стояли у вырытой заранее ямы. Хотел попросить прощения, рассказать, что все было ужасным несчастным случаем. Но не мог издать ни единого членораздельного звука. И вот тогда разрыдался. Хрипло, горячо, мучительно. Дрожал всем телом, молил о пощаде. Никто не слушал. Меня столкнули в яму. Она была глубокая, метра два, не меньше. Я упал на живот, почувствовал, как что-то сломалось. Ребро? Или два ребра? Левое легкое горело, я невольно попробовал перевернуться.
А они тем временем взялись за лопаты и начали сыпать на меня землю и песок. Методично, в полной тишине хоронили меня заживо. Ни на миг не останавливались. Ни когда я стал на колени, ни когда поднялся на ноги. Руки у меня были связаны за спиной, и я знал, что выбраться не смогу. Просто стоял и безмолвно кричал, меж тем как страх завладевал остатками рассудка. Я встречал смерть стоя. Когда земля дошла до подбородка, глаза уже заволокло искристым туманом.
Просыпался
