случае, о ныне живущих.
– Я всего-навсего имею в виду, – продолжает Брудаль, – что, даже если Стууб преподавал в университете, отнюдь не обязательно, что дома у него был компьютер. Раньше люди не пялились целыми днями на экран и ничего, обходились, все шло как надо.
– Тогда что же искали у него дома, как по-твоему? Ведь ничего вроде не пропало. – Карен отпивает глоток вина.
– Почем я знаю. Выяснять – твое дело.
С усталым вздохом она оборачивается к Ларсену:
– Ты же понимаешь, я не могла не спросить. А что-нибудь еще в доме нашли, о чем ты не упомянул? Отпечатки пальцев, следы, волосы? Что-нибудь?
– Да всего полно. Сколько хочешь, – улыбается он с полным ртом. – Если повезет, то не все они принадлежат Стуубу и его собаке. И при завтрашнем вскрытии, возможно, обнаружатся следы преступника. Ты же будешь присутствовать, полагаю?
Карен кривится:
– Придется, куда я денусь. Стало быть, сейчас ты меня ничем не порадуешь?
Ларсен утирает струйку масла, вытекшую из уголка рта, тянется за бутылкой. Но вдруг замирает, ставит бутылку на стол.
– Технических находок нет, просто ощущение. Не знаю, стоит ли говорить.
– Выкладывай, – просит Карен. – Не томи.
Сёрен Ларсен не спеша наполняет бокалы. Сгорая от нетерпения, Карен наблюдает, как он осторожно сует пустую бутылку в ведерко со льдом.
– У меня возникло ощущение, смутное ощущение, не более, что все это чуть слишком… картинно.
Карен вдумывается в сказанное, слушая, как Брудаль жует. Картинно – не то слово, каким бы она описала хаос, который увидела с порога.
– Искусственно? Ты это имеешь в виду?
Ларсен пожимает плечами:
– Ну, не знаю. Все выдвинуто, перевернуто, перемешано, ты сама видела. Но у меня возникло ощущение, что тот, кто это устроил, на самом деле ничего не искал. А просто пытался создать картину взлома, толком не зная, как он обычно выглядит.
14
С легким щелчком дверь закрывается. Она не оставляет щелочки, чтобы Миккель, если проснется, видел свет на лестничной площадке. Хотя обещала оставлять эту щелочку всегда. Обман… Она поневоле судорожно вздыхает, закрыв лицо ладонью. Молча стоит, уткнувшись лбом в закрытую дверь. В утренний рисунок Тюры. Младший братишка хныкал от зависти, когда рисунок четырьмя кнопками пришпилили в двери, а потом они вместе устроились на кухне, чтобы Миккель тоже нарисовал картинку, которую пришпилят к двери. Но как только на стол выложили карандаши и бумагу, он потерял всякий интерес и убежал в гостиную смотреть телевизор.
Теперь надо спуститься вниз, думает она, не откладывать неизбежное, ведь будет только хуже. Но так и стоит, уткнувшись лбом в рисунок с розовым домиком, зеленой лужайкой и желтой собакой. Чувствует одну из кнопок и отгоняет мысль о густом месиве черных карандашных штрихов над розовым домиком. Черные тучи вот уж полгода неизменно присутствуют на всех рисунках Тюры.
Она
