одет был несколько небрежно – в потёртые джинсы с пёстрой рубашкой навыпуск, на ногах носил что-то вроде кедов. Двигался быстро, размашисто, словно за пять минут норовил побывать в десяти местах, успеть и туда, и сюда. При ходьбе иногда быстро поворачивал голову, потряхивая растрёпанной, чуть рыжеватой шевелюрой.
Женщины же были просто образцом элегантности: что молодая, с чёрными вьющимися волосами, стоявшая чуть позади высокого мужчины, что дородная дама лет сорока в блестящем чепчике, окружённая, с одной стороны, молодым человеком, с другой – не менее элегантной Мунгой. Все они были одеты в красные шёлковые блузки разных размеров и фасонов и в чёрные юбки. Молодая – в обтягивающую мини, а её спутницы – в длинные со складочками. Зато движения их были очень разными: у сорокалетней дамы – весьма степенные, у молодой – походка топ-модели, а у Мунги, что была, по-видимому, немного старше неё – быстрые, суетливые.
Пока я разглядывала странных посетителей, высокий мужчина подошёл к моей кровати и опустился на стоявший возле прикроватной тумбочки стул.
– Приветствую тебя, Зинаида. Мунга сказала, что тебе уже лучше.
– Да, вроде бы, – ответила я несколько рассеянно. – Только… я ничего не помню.
Мой собеседник перевёл взгляд на доктора, словно спрашивая: как же так?
– Всё в порядке, дядя Арбенс, – заверил его тот. – При таких травмах это вполне естественно.
Тогда тот, которого назвали дядей Арбенсом, вновь посмотрел на меня:
– Ты совсем ничего не помнишь? Как зовут? Где живёшь? Кто твои родители?
Я попыталась вспомнить свой дом, маму, папу, других родственников – но нет – ничего не приходило в мою голову. Ни одного имени, ни одного знакомого лица. Мою память словно стёрли хорошим ластиком, не оставив даже разводов.
– Нет, ничего.
А сама подумала: что же мне делать? Может, если эти люди знают моё имя, они знают и фамилию, и даже адрес? Если так, то найти моих родных будет проще.
– А вы знаете что-нибудь? – спросила я в свою очередь. – Кроме того, что я Зина?
К моей неожиданности дядя Арбенс ответил:
– Да, Зина, я знаю о тебе многое. Знаю, что тебе пятнадцать лет, что живёшь в Москве с родителями, но… – он вдруг замялся, и на лице его отразилась скорбь.
Мне стало страшно. Неужели сейчас он скажет, что родителей у меня больше нет, что я совершенно одна? Готовая услышать самое худшее, я спросила дрожащим голосом:
– Они живы?
– Конечно, живы.
Это прозвучало несколько пренебрежительно, так, словно дядя Арбенс хотел добавить: да что с ними сделается? Я уже даже подумала о том, чтобы обидеться, но сначала спросила:
– А мне можно к ним?
– Разумеется! – воскликнул он. – Ты же не в плену, в самом деле. Если хочешь, можем прямо сейчас отвезти тебя домой. Только…
– Что только? – меня уже эти "но" стали порядком напрягать.
Однако в этот раз дядя Арбенс был краток и прямолинеен:
– Ты убежала
