Калибр-то 7,62, маловат для такого оружия – вот и приходилось мудрить.
– Оботрите масло, прочистите – вы же умеете с ним обращаться.
– Я из него только два раза стрелял, – сказал старик, протирая револьвер. – После войны, когда огольцом ещё был. Жрать-то нечего было, вот и пошёл в лес на охоту. Весь день проходил, никого не подстрелил. Два раза бахнул по грачам – и то не попал. Больше я с ним не охотился. И никто не знал, что он есть у меня.
– Зачем же держали столько лет?
– Так лежал себе и лежал. Выбрасывать? Жалко. Ты первый, кто спросил. Ну всё, готово, можно пользоваться, – сказал старик, поворачивая револьвер и так и сяк.
– А сейчас-то он стреляет?
– А кой чёрт ему сделалось! Ты же видел, в каком он состоянии был. На, можешь подержать.
Костя взял наган, повернул барабан, отвёл дуло в сторону и спустил курок. Револьвер оглушительно бахнул, сверкнув пламенем, и едва не выскочил из руки. От неожиданности Костя вздрогнул, а старик даже пригнулся от испуга, прикрыв голову ладонями.
– Ты что, охренел?! – вытаращив глаза, проговорил он, выпрямляясь. – Кто ж так делает?! За километр, верно, слышно было. Вся полиция сейчас сбежится.
– Да я сам не думал, что он выстрелит, – стал оправдываться Костя. Он посмотрел в верхний угол погреба, куда угодила пуля. В углу расплывалась пылевая завеса, и с потолка ещё сыпалась отбитая штукатурка.
– Вон, погреб мне попортил – цементом теперь надо замазывать. Не хватало заботы на мою голову!.. Ладно, берёшь, что ли?
– Беру, – сказал, не торгуясь, Костя и передал старику двадцать тысяч. Да и зачем торговаться, раз деньги ему всё равно больше не понадобятся.
Помусолив пальцы, старик пересчитал купюры и удовлетворённо кивнул.
– Всё точно. В расчёте. Но давай договоримся: случись что – на меня не ссылаться, про наган я ничего не знаю.
– Об этом не беспокойтесь.
Дома, убедившись, что машины в гараже нет, а значит, Варвара Степановна ещё в городе, Костя прошёл в свою комнату, хотел положить револьвер на стол, но, побоявшись испачкать скатерть, оставил его на ничем не застеленной прикроватной тумбочке. Скатерть белая. Как бы на неё не попали капли крови, будет тогда тёте Варе стирка.
Убрав скатерть в бельевой шкаф, Костя накинул на стол клеёнку. Разгладил складки, подровнял свисающие края, оглядел гладкую поблескивающую поверхность. Ни одной потёртости, ещё ни разу не использованная. Сел на стул, поднялся, постоял, ещё разгладил. С клеёнки можно и не смывать, проще свернуть и выбросить, невелика потеря.
Осмотрел себя: лёгкая светло-серая куртка, светлая, в синюю клеточку рубашка. Куртку – снять, рубашка тоже не годится, слишком уж на ней всё будет контрастировать. Открыв шкаф, он переоделся в чёрное. Теперь в самый раз. Сев за стол, потянулся за револьвером. Отсюда далековато, надо вставать. Эх, бестолочь, а записку-то тёте! Отложив оружие, разыскал карандаш, бумагу и написал: «Прости, тётя Варя. Костя».
Поставив
