начинается эпопея психологического давления, где я играю роль недееспособной, никчёмной, зависимой от лекарств бесполезной сучки, а он, конечно, является благодетелем. Первое время меня это ужасно угнетало, как и всё, что связано с Артуром, но потом мне стало всё равно. Я просто не слушаю. Поэтому я, прекрасно зная о последствиях, морщась от боли протягиваю руку к тёмному флакончику. Ничего нового меня не ждёт, думаю я. Стабильность – фундамент нашей жизни.
Но я ошибаюсь: кое-что новенькое всё-таки происходит. Например, когда я вытряхиваю таблетки на ладонь, раздаётся мой вопль. В тёмном флакончике не таблетки, а салициловый спирт: не присматриваясь, я, видимо, схватила не тот, они так похожи. С шипением отдёргиваю руку, потому что ночью во сне опять расковыряла свой отвратительный шрам на ладони, и спирт попал в открытую рану. Бутылёк падает на пол, но не разбивается, только катится через кухню, расплёскивая спирт по линолеуму. Со спиртом у меня были довольно дружеские отношения ровно до того момента, как у меня появилось это чёртово двухстороннее безобразное клеймо на ладони.
Оказалось, самый действенный способ протрезветь – воткнуть в себя отвёртку. Ну, или позволить кому-то другому это сделать. Хотя, конечно, никакого позволения Артуру никогда не требовалось, тем более от меня. До сих её помню: огромную, четырёхгранную, с прорезиненной оранжевой ручкой. Мои вопли, наверное, слышал весь дом; по крайней мере, до того момента, как мне заткнули рот угрозой воткнуть эту отвёртку куда-нибудь ещё. Так Артур отучил меня напиваться, пить, выпивать, вообще думать об алкоголе. С тех пор каждый раз, когда я испытывала желание выпить, а чаще всего это случалось после очередного спаривания с этим животным, шрам начинал ныть и напоминать о введённом сухом законе. Артур как-то сказал, что «хочет трахать нормальную, живую женщину, а не мешок мяса в полубессознательном состоянии». Но я давно уже не чувствовала себя ни нормальной, ни живой. Думаю, он просто не хочет, чтобы алкоголь притуплял мои страдания. Давал мне шанс хоть немного отстраниться. Хоть на минуту ослаблял тиски, в которых я зажата. Никакого спасительного алкоголя. Никаких шансов.
Я поднимаю взгляд на полку и понимаю: ничего я не перепутала. Флакона с таблетками нет. Перерываю всю кухню и усмехаюсь: он снова сделал шаг. Шаг к моему окончательному и бесповоротному унижению. Теперь у меня нет никаких таблеток: мучайся, Агата, от боли, да гляди на спирт, борись с искушением. Стискивая зубы от раскалывающейся головы и от бессильной ярости, поднимаю бутылёк со спиртом, завинчиваю крышечку, ставлю на полку. Капли спирта с линолеума почти испарились, но я всё равно вытираю пол тряпкой. Разгибаюсь, смотрю на часы. Артур придёт через час. Шестьдесят минут, как он любит говорить. Он любит цифры. Не знаю, что меня ждёт дальше, но знаю одно: кое-что выразить в цифрах я ему не дам. Количество его грёбаных шагов до моего полного унижения равно уничтожения. О, я не собираюсь сдаваться и я могу вынести гораздо больше, чем он думает, отстраниться гораздо сильнее, чем он рассчитывает. Так
