матерей. Во дворе, в общем и целом, был немалый разнородный шум и стоял стойкий аромат прожаренного мяса вперемешку с благовонием пропитанных влагою трав, так что неподготовленному (или не слишком любящему шумное общество) человеку почти невозможно было избежать головной боли. Вот почему самый почётный гость этого праздника жизни, чей автомобиль и был припаркован снаружи у шаткого забора, предпочёл провести время до застолья в доме, в компании хозяина и его семьи.
На балкон, деревянные перила которого отмечены искусной резьбой, вышел мужчина тридцати четырёх лет отроду, роста выше среднего, обычного телосложения. Внешность его и ранее, и сейчас и даже далее оказывалась поистине уникальной – действительно, много ли людей день ото дня являются перед другими в одном и том же сером деловом костюме, всегда чистом и глаженном притом? Официозность стиля портили объёмная кудрявая шевелюра цвета воронова крыла и чёрное пенсне на длинном носу. Лицо этого человека ярко выделялось крупными скулами и выпирающей, невзирая на худобу, складкой подбородка, притенённой щетиной; тёмные глаза его при детальном рассмотрении оказывались вострыми и пронзительными, а слегка выпирающая тонкая губа ложно приписывала обладателю чувство превосходства. Тем не менее, при взгляде на этого человека любой готов был утверждать, что видит доброго, безобидного и несколько простоватого, допустим, клерка, хотя и выделяющегося внимательным отношением к себе.
Итак, этот мужчина, держа в одной руке фужер, вышел на балкон, укрытый настилом, облокотился на перила и поглядел с прищуром вниз, в пышущий оживлением сад. В глубине дома хозяин, мужчина тридцати двух лет, стройный и высокий, с короткими каштановыми волосами, беседовал бойко, улыбаясь, с одной женщиной в лёгком белом платьице. Эти двое похожи лицами как две капли воды: оба выделяются ломаными чертами, крупными карими глазами, горбинками на носах и, главное, тонкими и длинными бровями. Когда короткий разговор их, изобилующий смехом и задором, подошёл к концу, женщина, бросив на человека в сером костюме нежный взгляд, удалилась, а мужчина же поспешил, не теряя заразительной улыбки, подойти к дорогому гостю.
– Народ стекается рекой, да, Норман? – проговорил хозяин, с дружеской заботой и немалым уважением глядя на мужчину в сером.
– На удивление, – усмехнулся тот, сопровождая глазами Гарри и Шона. – Спасибо, что согласился устроить такую, гм… вечеринку, Роджер.
Роджер и Норман – близкие друзья с самого детства. Если первого описывали обыкновенно как взрослого и сообразительного, умного человека, то второму зачастую к уму приписывали чудаковатость и даже толковали порой о его приступах безумства. Действительно, отличавшийся незаурядными мыслями Норман Райтер страдал временами «вспышками безрассудства», как называл их Роджер: ему ни с того ни с сего в голову приходило навязчивое желание, быть может, не сочетавшееся с предшествовавшими мыслями и действиями, совершенно нелогичное, но невообразимо сильное, похожее на манию. Такие «вспышки» нередко не только ставили
