дне была зловонная жижа. В нее то я и упала, по счастью, без особенных травм. В жиже возились лягушки и какие-то страшные склизкие существа, состоящие из упругого тела и жадного рта. Если бы я могла бояться сильнее, я бы испугалась до обморока. Рядом лежала дохлая птичка, невесть как оказавшаяся в колодце: красивая когда-то, с ярким оперением… Сейчас в её глазу деловито копался жирный белый червь размером с мой палец. А далеко над головой, высоко-высоко над колодцем я видела голубое небо – маленькое и круглое, как монетка.
В колодце стоял такой жуткий запах, словно я оказалась внутри гниющей коровы. Меня стошнило, потом ещё раз. От этого запах стал так невыносим, что я почти потеряла сознание. Ко всему, жижа медленно засасывала меня вниз. Когда она почти коснулась губ, чей-то голос в моей голове громко сказал: сейчас ты умрешь. Это был странный голос, – не мужской и не женский, не ласковый и не порицающий, не мелодичный, лишенный всяких эмоций. Он словно не пытался предупредить меня, а просто поставил в известность.
Чей был этот голос? Я не знаю до сих пор. Но именно благодаря ему я жива. Безучастность этого голоса помогла мне осознать, что меня не пугают, всё так и есть. Я умру сейчас, рот и нос зальет зловонной жижей, и мама никогда меня не увидит. И я больше ничего не увижу.
Когда я это поняла, меня всю, до кончика последнего волоска, одолела ярость. Она была такой силы, что начисто смыла мой страх. Ярость шептала мне, что если я умру, отец будет рад, и бабка тоже. Что вместе они сведут в могилу мою мать, и никто не прольет над ней ни слезинки. Что если я умру, некому будет отомстить отцу за все, что он сделал матери и мне. Ярость шептала мне, что я ни за что, ни в коем случае не должна умирать, пока не отомщу.
Мне было три года, да. Именно тогда я поняла, что однажды расплачусь с отцом за всё.
Ярость дала мне силы, которых раньше не было в моем тщедушном теле. Я забила руками по поверхности жижи, и так, барахтаясь, как тонущий котенок, оказалась около стены колодца. Там нащупала ногами камень, выпирающий из стены. Он был невелик, но мне хватило, чтобы удержаться. Крепко вцепившись ногами в камень, а руками держась за трещины в стенах, я принялась вопить. Откуда-то я знала, что в этом сейчас – мое спасение.
Не знаю, сколько прошло времени. Я потеряла все силы и даже моя ярость стала слабой, как я сама. Но вот в колодце стало ещё темнее, чем раньше. Я задрала голову и увидела, что в колодец кто-то смотрит. Я не видела лица, но почему-то сразу поняла, что это не отец. Позже я узнала, что это был дохтор.
Я все-таки потеряла сознание, и не помню, как меня доставали. В себя я пришла в больнице. А на соседней лежанке была моя мама! Бледная и с перевязанной головой, но живая!
Потом я узнала, что произошло: соседи увидели, что мать лежит во дворе с разбитой головой. С отцом связываться они опасались и побежали к старосте. У того сидел дохтор. Все вместе они и прибежали на наш двор, и успели в последний миг: ещё бы чуть, и я бы захлебнулась в колодце, а мать умерла от потери крови.
В
