Вот просто взял в руки, перенес через ограду загона и бросил рядом с кормушкой, босыми ногами в свинячье дерьмо. А свинья – это страшная скотина, когда она больше тебя. Она жрет все подряд. Если человек выпил до беспамятства, свинья может ему лицо и уши обгрызть. А лет десять назад, мать сказывала, был в соседней деревне случай, когда свиньи съели ребенка, за которым недоглядели родители.
Я помню, как отец стоял в дверях хлева и с улыбкой наблюдал, как Обжора подходит ко мне, тыкает в меня своим пятачком и улыбается, – свиньи всегда улыбаются, особенно когда перед ними еда. Но ярость снова не дала мне погибнуть. Пока я вжималась спиной в шершавые доски загона, она снова приказала мне бороться. И я послушалась. Выломала из доски длинную острую щепку и изо всех сил ткнула ею прямо в мокрый пятачок. Видно, ярость придала мне хороших сил, потому что свинья завизжала обиженно и шарахнулась прочь, прижалась к стене хлева. Помню взгляд отца, полный злобы и недоумения.
С тех пор, кажется, он не пытался меня убить. Только бил, ну а к этому мы с матерью были привычные. Впрочем, произошло это, быть может, ещё и потому, что мать наконец выносила дитя и родила его в положенный срок.
Сашенька – так назвали ребенка. Было дитя один в один копией отца. Это помогло бате пережить новое горькое разочарование – опять не сын. Бабка тоже оттаяла, когда изволила рассмотреть сестренку поближе, через пару недель после рождения.
– В нашу породу пошла, – прогудела бабка. – Глаза уже сейчас чёрные, николаевские.
И тут же залила сахар ядом, сказала отцу:
– Слабая, видать, кровь у твоей жены, одни только девки и родятся.
Сашенька росла веселой, мы с матерью её обожали. Отец тоже, бывало, снисходил до неё, – привозил гостинчик с ярмарки или с праздника. Выпив, бывало и дочкой назовет. На шее катал под хорошее настроение и улыбался, слушая её счастливый визг. Я не завидовала, нет. Я слишком его ненавидела, чтобы мечтать о подобном. Но я радовалась, что жизнь будет добрее к сестре, что ей не придется убаюкивать лютые синяки на своем теле, как нам с матерью. И хоть были дни, когда отец, рассвирепев, махал кулаками и не глядел, в кого попадает, Сашенька побоев почти не видела.
Бабка оказалась права в своих пророчествах – ещё два раза рожала мать, и оба раза девок. Следующей по счёту родилась Манюшка, а сразу после её рождения наступила полоса тяжких бед. Каждая из них по отдельности не вызывала удивления, но больно уж дружно шли они одна за одной.
Мы никогда не жили богато, как зажиточные Коноваловы или Овсянкины. В тех семьях были полны избы могучих сыновей, они брали в аренду землю и выращивали на ней много хлеба. У нас такого не было. Но у нас была лошадь, корова, свиньи. А у крестьян ведь как, – у кого есть корова, тот уже не бедняк. Были в нашей деревне и такие семьи, которые перебивались полбой и хлебом напополам с лебедой, и молоко считали за лакомство.
Мать моя сбивала масло, творог, продавала его по соседям и на ярмарке, а на вырученные деньги отец нанимал по весне
