я не догадываюсь.
– Легат? – голос Квинтилиона. – Все в порядке?
– Здесь холодно.
Квинтилион кланяется.
– Простите, легат. Понимаете, мы еще не запустили большую печь. Сейчас все будет исправлено.
Я рассеянно киваю.
Может, я ошибся и никаких записей брата не существует?
Или они спрятаны настолько надежно, что их обнаружат только наши потомки через пару тысяч лет?
– Осторожнее, – голос Квинтилиона. – Сюда… Осторожнее, говорю! Вот лентяи!
Рабы, сгибаясь от тяжести, вносят бронзовую жаровню. Ставят в центре комнаты. Раб в фартуке, прожженном во многих местах, машет опахалом. Угли мгновенно раскаляются. Тлеют багровым. Тепло струится, наполняет комнату… Хорошо.
– Легат?
– Можешь идти, Квинтилион. Спасибо.
Я остаюсь один. Приятно побыть в тишине. Смотрю на тлеющие угли. Когда мне было одиннадцать, случился тот пожар на бабушкиной вилле; огонь охватил дом, деревянные пристройки, конюшню – мне до сих пор снятся крики сгорающих заживо лошадей…
Так что к огню у меня сложные чувства.
Ладно, сейчас не об этом… Где мог Луций оставить свои записи? При условии, что он прятал их здесь?
От напряжения начинает болеть голова.
Я смотрю на угли – и вдруг понимаю.
Вот оно!
Пожар. Огонь. То, что всегда пугало меня… и всегда привлекало. И о чем Луций всегда знал. Я подхожу к стене. Оглядываю ее…
Конечно, в комнате холодно. Потому что систему отопления еще не запустили – рано. Обычно в подвале большого дома делают огромную кирпичную камеру – очаг, там сгорают дрова. А дым идет по специальным ходам под полом комнат и выходит наружу через стенные каналы. И в доме становится хорошо и тепло. И ногам приятно, даже босиком.
Это называется гипокауст – с греческого «тепло снизу».
Но чтобы ходы не забивались, нужны отверстия для чистки. А брат погиб летом… И если ему был нужен тайник, то стоило поискать то, что летом не используется. Центральное отопление.
Я берусь за бронзовые ручки и с усилием вынимаю заслонку из стены…
Скрежет кирпича. Опускаю заслонку на пол, выпрямляюсь.
В стене темнеет прямоугольник, оттуда резко тянет гарью. Я медлю, потом засовываю в дыру руку…
Долгое мгновение мне кажется, что там ничего нет. Что я ошибся, приняв обычное совпадение за знак судьбы…
И тут мои пальцы натыкаются на нечто, завернутое в кожу.
Есть!
Я достаю из углубления сверток, перевязанный веревкой. Кожа перепачкана сажей.
Деревянные дощечки служат для защиты пергаментных страниц – на бумаге буквы, буквы составляются в слова, в словах – мудрость, изысканность оборотов и поучительные истории. Так?
Это называется «кодекс». А еще так кличут недалекого человека, который мыслит только заученными словами.
Я открываю кодекс наугад и читаю:
«Время
