Эндри, – сказал он, – к чему об этом говорить, если это тебя так волнует? Если не ты, найдётся другая. Уже два месяца меня мучит эта мысль. Я множество раз говорил с людьми, которые ломают себе голову над этим вопросом. Теперь меня уже задело за живое, и я не отступлю. Поверь мне, я уж найду кого-нибудь, кто пойдёт на этот шаг…
Она впилась в него глазами:
– Ян, а ты бы сделал это на моем месте? При одном шансе из тысячи?
Он не задумался:
– Да, – сказал он твёрдо, – я бы это сделал.
– А затем, – настаивала она, – что после? Если бы это удалось – что тогда?
Он высоко поднял брови, пожал плечами.
– Тогда? – повторил он. – Да это ведь совершенно безразлично. Все достигнутое – безразлично, важно только действие.
Её голос задрожал:
– Но ведь я-то не действую. Я лежу, беззащитная, немая и окровавленная. Вы действуете, только вы, ты и твоя мясничиха!
– Нет, – возразил Ян. – ты ошибаешься. Когда в раю Господь Бог оперировал Адама, вынул у него ребро и сделал из ребра Еву, то, конечно, пациенту было легко. Он спал и видел сон. Когда проснулся, все уже было в порядке. Не было видно даже рубца. Но никто не может повторить такой фокус. Тебя будет оперировать не Господь Бог. Тот, кто в наши дни собирается из Евы сделать Адама, – всего лишь жалкий человек. Искусство же всех врачей подобно картонному топорищу, если сам больной не помогает им и самому себе. Он должен желать выздороветь, все время желать, душою и телом, у него не должно быть ничего, кроме единой сильной воли к излечению. Сознательно или бессознательно, но здесь – достаточно действия.
Её руки упали, в голове, лежавшей на столе, тяжело стучало.
– О, Иисусе милосердный! – простонала она.
Он язвительно засмеялся:
– Вот это дело! Отпущение за триста дней! Возвращайся в монастырь и молись! Заслужи своё освобождение из чистилища!
Она выпрямилась, прикусила губы. Хрипло спросила:
– Где она живёт?
– Кто? Рейтлингер? Санаторий Ильмау близ Бармштедта в Тюрингии. На что тебе?
– Это уж я знаю, – ответила она. – Я еду туда уже сегодня. – И подумала: «Потому, что ты этого хочешь, Господи Боже мой, потому, что ты этого хочешь…»
* * *
Эндри сидела на своей койке в спальном вагоне. Паровоз тронулся. Легко и гладко катились колеса по рельсам, пели все время в одном и том же ритме. Он медленно нарастал, затем резко перебивался двумя двойными ударами, нарастал снова, чтобы в конце отзвучать устало и печально.
Она медленно разделась, набросила своё кимоно. Расплывчато отсвечивал красный шёлк в сиянии небольшой ночной лампочки.
В тот день она не приняла Брискоу. Пусть сам кузен уладит с ним, как хочет. Она оставалась в своей комнате, не отвечала ни на стук, ни на телефонные вызовы. Затем поехала на вокзал и села в поезд, который должен был её доставить…
Туда,
