режиссера – мужеподобную даму с черными крашеными волосами – и балетмейстера, пожилого щеголя подозрительной ориентации. Они поставили массовые движения. В них преобладала маршировка на месте или шаг влево, вправо, вперед, назад.
«…Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан».
На сцене Большого зала консерватории было тесновато, ногами не разбежишься, зато особую выразительность балетмейстер придал нашим рукам. Жесты рук были широкие, но достаточно однообразные: все так или иначе напоминали жесты Ленина на большинстве памятников – типа, вперед, в счастливое будущее.
Собственно, репетировали мы именно из этого «будущего», о котором так мечтали «проколловцы» полвека назад, и особого «счастья» в нем что-то не заметили, но нас это не смущало. Студенты консерватории уже успели усвоить двойную мораль и были отравлены цинизмом.
Мы толклись, махали руками, декламировали хором Маяковского, а хоровики разучивали свои номера, состоявшие из частушек, народных и массовых песен, – в общем, «взвейтесь да развейтесь».
– Говорят, это произведение долго лежало под запретом, – болтали в кулуарах.
– Да вы что? А что там такого? Вроде пролеткульт махровый.
– Это из-за слов «Ленин впереди». Сталин запретил.
– Надо же!
– Это что: вместо «Ленина» первоначально и вовсе, говорят, стоял Троцкий.
Но Троцкого не пропустили даже в наше время, не до такой степени сняли цензуру.
Не знаю, кому из старшекурсников пришло в голову показать эту ораторию на консерваторском новогоднем капустнике. Но идея была весьма остроумной.
Изменили только лишь название: «Все путем». В остальном же не поменяли ни строчки, ни жеста. Тот же ритмизованный пафос стихов, те же трудовые массовые жесты, антибуржуазные частушки и пролетарские песни.
Но вот что странно: на премьере публика уныло таращилась на сцену, а здесь все буквально умирали со смеху.
Так что совсем не плохое это произведение, если рассматривать его как пародию!
Синее платье
Имена изменены, образы собирательные
Платье было темно-синим, почти черным, облегающим, из тонкой шерсти, с белой аппликацией в виде листочка. Фасон отличался благородной простотой – вырез под горлышко, длина макси, косая оборка «гаде». И в пир, и в мир. Одним словом, югославское.
Шел девяностый год, если что. Перестройка еще не грянула, и в новосибирские магазины еще изредка завозили импорт, всегда качественный.
Для нас, молодой семьи студентов-музыковедов, платье было не по карману, но мы с Шуриком не смогли упустить такой шанс, и выложили за него все, что имели на тот момент.
Оно стало моим первым приличным платьем, в котором я почувствовала себя человеком и женщиной.
…Надо же было такому случиться:
