полосы дыма. В дальнем конце возвышалась кафедра. На ней высокий мужчина в черной одежде с белым воротничком священника манипулировал техникой. Слева от входа – бар, скопище столиков и табуретов. Все места заняты. Кэмпбелл решил пройтись разок по залу, купить себе выпивку в баре, немного понаблюдать и уйти.
Все корчились и скакали в такт общему ритму, а когда разговаривали, наклонялись друг к другу, иные даже говорили на ухо – но музыки слышно не было. Время от времени все поворачивались в одну сторону, или удивлялись, или смотрели с ужасом и восхищением, или смеялись чему-то для Кэмпбелла невидимому. Он внезапно понял, что об этом и сообщалось на плакате у входа: «немая сцена». Видеоочков или линз у Джона не было, но имелся клипфон. Кэмпбелл поставил его на поиск сетевого сигнала – и услышал в наушниках музыку, даже при малой громкости звучавшую чересчур резко и сильно, с грубым навязчивым ритмом. И обнаружил вдруг, пробираясь по залу: ноги сами пританцовывают, а плечи подергиваются в такт. Музыка лезла в мозг агрессивно и коварно, но, по крайней мере, теперь он не выглядел здесь чужим.
Раньше Джону Ричарду не приходилось бывать в подобных местах. Он и на танцы не ходил, даже в школе.
На физкультуре, правда, пришлось выучить пару танцевальных движений. Церковь, в лоне которой воспитали Кэмпбелла, неодобрительно относилась ко всякого рода пляскам. До сих пор он не понимал, почему. Теперь понял. Не считая наркотиков и выпивки, они оказались самым жутким воплощением развращенности, какое Кэмпбелл видел своими глазами. Пары и группы людей, некоторые – одного пола, корчились, терлись друг о друга. Пот каплями блестел на лицах, на обнаженной коже – а ее виднелось в избытке. Вонь пота густо висела в воздухе, мешаясь с ароматами духов и феромонов, с дымом табака и марихуаны. Наплывали запахи наркотиков более экзотических. Иной дымок вдохнешь случайно – и голова кружится, ощущение на несколько секунд, будто от джетлага – но гораздо приятнее.
Но самый венец разврата – одежда. Кэмпбелл позаботился выяснить заранее, что «Карфаген» не клуб фетишистов или чего-то в этом роде. Но все равно нормальными здешние наряды никак нельзя было назвать. Немало людей, как и Джон Ричард, носили обычную выходную одежду – хотя у женщин она была нескромно скудной. Но прочие… Мужчины в щегольских кричащих подражаниях костюмам викторианской и эдвардианской эпох либо в странных сочетаниях того и другого; женщины в платьях, хотя и не открывавших слишком уж многое, но выставлявших напоказ и подчеркивавших округлости, изгибы: талию, бедра, груди, шеи. Длинные платья вполне скромного покроя стали извращенно, грубо сексуальными, будучи исполненными из блестящего черного или красного винила или из кожи. Некоторые стили – не говоря уже о телесных модификациях вроде длинных клыков – явственно указывали на приверженность нечистой силе: ведьмовству, вампиризму, сатанизму! Другие платья хорошо смотрелись бы на маленьких девочках, но видеть взрослых женщин в кружевных бело-розовых одеяниях
