арсенале появились и румяна – два пунцовых пятна на скулах.
– Смой это, Анни, – говорю я. – Сейчас же. И оставь мне всю свою косметику.
– Ты не имеешь права, – дерзит дочь. – Я ее на свои деньги купила.
Оглянувшись, я замечаю, что в кафе все стихло, только Джей и Мерри щебечут в углу. Гэвин смотрит на меня сочувственно, а старушки у двери просто глазеют. Ужасно неловко. Я и так уже считаюсь главной неудачницей городка – не сумела сохранить брак. А как же иначе – о Робе здесь все отзываются как о превосходном человеке, мне такой муж достался! Ну вот, а теперь все узнают, что я и мать никудышная.
– Анни, – цежу я сквозь стиснутые зубы, – не тяни время. И уж на этот раз ты точно никуда не пойдешь за то, что не слушаешься.
– Между прочим, в ближайшие дни я живу у папы. – Она самодовольно ухмыляется. – Ты что, забыла? Так что попробуй меня куда-нибудь не пустить. Ведь ты там больше не живешь.
Я сглатываю. Нельзя показывать ей, что мне больно и обидно.
– Отлично, – широко улыбаюсь я, – значит, сядешь под замок сразу, как окажешься в моем доме.
Анни чуть слышно чертыхается, отворачивается и только сейчас понимает, что на нее все смотрят.
– Плевать, – шепчет она и плетется в ванную. Вздохнув, я возвращаюсь к клиентке.
– Простите нас, – извиняюсь я, снова берясь непослушными руками за пирожное.
– Голубушка моя, я вырастила трех дочерей, – отвечает Эмма. – Не переживайте так. Все у вас наладится.
Она расплачивается и выходит. Я смотрю, как миссис Кунц и миссис Салливан – обе наведываются к нам с того времени, как кондитерская открылась шестьдесят лет назад, – поднимаются и ковыляют к выходу, опираясь на палочки. Дерек с близнецами тоже собираются, так что я выхожу из-за стойки унести грязные тарелки. Помогаю Мерри застегнуть пуговицы, пока Дерек застегивает молнию на курточке Джея. Мерри благодарит меня за капкейк, и я машу им на прощание.
Анни выныривает из ванной минутой позже, лицо без макияжа сияет невинной чистотой. Метнув на прилавок тушь для ресниц, помаду и баночку с румянами, она бросает на меня хмурый взгляд исподлобья.
– Получи. Довольна?
– Счастлива, – сухо отвечаю я.
Анни задерживается на миг и явно хочет что-то сказать. Я заранее сжимаюсь, ожидая какой-нибудь обидной реплики, поэтому ее вопрос застает меня врасплох:
– Это ладно, а кто такая Леона?
– Леона? – я копаюсь в памяти, но безуспешно. – Не знаю. А что? Где ты слышала это имя?
– Мами, – отвечает девочка. – Она типа все время меня так называет. Кажется, ей от этого реально грустно.
Я ошеломлена.
– Ты что, навещаешь Мами?
Два года назад, после маминой смерти, бабушкино слабоумие стало развиваться так стремительно, что нам пришлось поместить ее в специализированный интернат для престарелых.
– Ну
