вздергиваю голову – и утыкаюсь взглядом в дырку на бедре его линялых джинсов. В первое мгновение я испытываю странную потребность предложить свою помощь, залатать дырку. Но это было бы нелепо. Портниха из меня ничуть не лучшая, чем мать или жена. Я поднимаю голову и перевожу взгляд выше, на синюю фланелевую рубаху в клетку, потом на лицо, замечаю густую темную щетину на подбородке. Грива густых темных волос выглядит так, словно ее несколько дней не касалась расческа, но это не кажется неряшливым, а наоборот, даже придает шарм – Гэвин так хорош, что мне становится не по себе. Ямочки на щеках, когда он улыбается, заставляют меня вспомнить, как он молод. Лет двадцать восемь, прикидываю невольно, самое большее двадцать девять. И чувствую себя старой развалиной, хотя старше всего на семь или восемь лет. Как это, наверное, здорово – быть молодым, независимым, когда нет никакой ответственности, нет ни дочери-подростка, которая тебя ненавидит, ни семейного дела, которое без тебя развалится.
– Не казните себя, – заговаривает Гэвин. Похлопав меня по спине, он прокашливается. – Она вас любит, Хоуп. Вы хорошая мать.
– Да, наверное, спасибо, – лепечу я, не глядя ему в глаза. Конечно, мы знакомы, все лето, пока он ремонтировал дом, мы встречались чуть не каждый день, и я, вернувшись домой с работы, часто наливала ему лимонаду и сидела с ним на веранде, стараясь не пялиться на загорелые накачанные бицепсы. Но он меня не знает. Наше знакомство поверхностно. Как же он может судить, хорошая ли я мать. Изучи он меня получше, сразу понял бы, что я ни на что не гожусь.
Он еще раз деликатно похлопывает меня по спине.
– Я серьезно.
Потом уходит и он, оставив меня одну внутри гигантского розового пирожного, которое сейчас кажется ужасно горьким.
Глава 2
Сегодня я закрыла кондитерскую пораньше – накопились кое-какие дела. В четверть седьмого я уже дома, на улице еще светло, но в коттедже, который с трудом воспринимается как собственный дом, темно и мрачно.
Тишина такая, что уши закладывает. До прошлого года, когда Роб преподнес мне рождественский подарок, объявив, что просит развода, я всегда стремилась домой. Я гордилась нашей налаженной жизнью в солидном белом викторианском особняке с видом на залив Кейп-Код, немного восточнее пляжа. Я своими руками красила стены в комнатах, укладывала плитку на кухне и в прихожей, сама занималась паркетом на втором этаже и в гостиной и разводила в саду голубые гортензии и чудесные, нежные кустовые розочки, которые изумительно смотрелись на фоне белоснежных стен дома.
И вот, когда я наконец закончила все труды и готова была наслаждаться жизнью в доме своей мечты, Роб усадил меня перед собой и тихим голосом, отводя глаза, сообщил, что с его стороны тоже все кончено – с нашим браком и со мной.
В течение трех месяцев я, еще не успев отойти после маминой смерти и решения отдать Мами в дом престарелых, должна была переехать в мамин коттедж, продать который мне так и не удалось. Еще через несколько месяцев, выжатая, как лимон, я, совершенно пав духом,
