в сторону площади Нишанташи, но вскоре на стекле появилось, словно призрак, отражение Фюсун.
Когда полная дама, долго мерившая платья, ушла, тяжко вздыхая, так ничего и не купив, Фюсун принялась раскладывать наряды по местам.
– Вчера вечером я видела вас обоих на улице, – сказала она, нежно улыбаясь.
Тут я разглядел, что ее соблазнительные губы оттенены светлой розовой помадой. Явно простой, дешевой, но смотревшейся превосходно.
– Когда же это ты нас видела? – спросил я.
– Под вечер. Вы были с Сибель-ханым, а я шла по противоположной стороне. Вы собирались ужинать?
– Да.
– Вы такая красивая пара! – опять улыбнулась она с видом старушки, устроившей счастье молодых.
Я не спросил, откуда она знает Сибель.
– Тогда у нас к тебе маленькая просьба, – и вытащил сумку. – Я хочу ее вернуть. – Но тут же ощутил стыд и волнение.
– Конечно, давайте поменяем. Я подберу вам какие-нибудь перчатки или хотите эту шляпку? Ее только что привезли из Парижа. Что, Сибель-ханым сумка не понравилась?
– Не надо менять, – произнес я смущенно. – Мне хотелось бы получить деньги обратно.
– Почему? – спросила она.
– Потому что эта сумка – не настоящая «Женни Колон», а подделка, – прошептал я.
На ее лице появилась растерянность, даже страх.
– Как это?
– Я в этом не разбираюсь, – отчаянно выдавил я из себя.
– Не может быть! Мы порядочные люди! – резко произнесла она. – Вам деньги вернуть прямо сейчас?
– Да!
Ее лицо исказилось от боли и стыда. «Господи, – подумал я, – почему мне в голову не пришло просто выкинуть эту сумку, а Сибель сказать, что деньги возвращены?»
– Послушайте, – попытался я исправить ситуацию, – вы или Шенай-ханым тут вовсе ни при чем. Просто мы, турки, слишком быстро учимся копировать модные европейские штучки. Мне лично важно, чтобы сумка была удобной и красивой. А какой она марки, кто ее сделал – без разницы.
Однако мои слова прозвучали неубедительно.
– Подождите, сейчас я верну вам ваши деньги, – сухо сказала Фюсун.
Стыдясь своей грубости и смущенно уставившись перед собой, я замолчал. Но тут, несмотря на всю тяжесть моего постыдного положения, заметил, что Фюсун не может выполнить обещанное. Она растерянно смотрела на кассу, точно на лампу с джинном, и не подходила к ней. Потом лицо ее внезапно покраснело и из глаз покатились слезы. Я приблизился к ней.
Она тихонько плакала. Не могу вспомнить, как вышло, что я обнял ее. А она стояла, прижавшись головой к моей груди, и всхлипывала.
– Извини, Фюсун, – шептал я, гладя ее мягкие волосы, ее лоб. – Пожалуйста, забудь обо всем. Это же всего-навсего сумка.
Она глубоко вздохнула, как ребенок, и заплакала еще
