и тот ответил почтительным кивком.
– Ничего не понимаю, – Асавин сел рядом с Обраданом. – Мы прикончили голь, протекторов это не касается…
– Не знаю, – покачал головой мальчишка, – но это единственный известный мне постоялый двор, где не задают лишних вопросов, а ты – единственный мой друг в городе.
Блондин похолодел от ужаса. Одно дело заигрывать с сизыми плащами, и совсем другое – танцевать на лезвии ножа Протектората. Всем известно, что если эти вцепятся, то уже ни за что не отпустят, а в их застенках продашь и родную мамочку. А может и не казнят, а снова отправят на рудники. Нет уж, он ни за что туда не вернется! Асавин натянул привычную хитрую ухмылку:
– Разумеется, Тьег. Я удивлен, что у тебя вышло скрываться так долго…
– Это заслуга Курта, – парень тепло улыбнулся молчаливому слуге. – На пару дней я забился в нору на окраине Медного порта. Хозяин комнаты был вечно пьян до состояния земляного червя, но мы поспешили убраться, пока он не очухался… С тех пор я безвылазно сижу здесь, а Курт – мои глаза и уши.
Асавин придирчиво оглядел слугу. Рыжий житель Нерсо – такая невидаль, что привлекает внимание не хуже рубийца.
– Нет, с этим надо заканчивать, – сказал блондин, прихлебнув эфедры. – Еще примут его за оранганца, хлопот не оберемся…
– Так он и есть оранганец, – пробормотал Тьег, и Асавин поперхнулся, выпучив глаза.
Откашлявшись, он посмотрел на парня. Тот, кажется, совсем не понимал, в чем состоит проблема.
– Послушай, Тьег, – Асавин отставил чашку от греха подальше, – в Ильфесе есть множество табу, гласных и негласных. И есть три народа, которых ненавидят больше авольдастов, вакшами и даже больше клевещущих на Маску: нолхиан, эквийцев и оранганцев. Твоего пацана могли убить. Или, и того хуже, он мог привлечь внимание протектора. У этих чутье на все богомерзкое.
– Богомерзкое? – Тьег нахмурился.
– Ты не знаешь историю? – Асавин вздохнул. – Это общеизвестный факт. Тысячи лет назад Ильфеса была центром сильной империи, управляемым Царем—Драконом. Человек это был или нолхианин, никто не знает, но вся власть принадлежала нелюдям, и единственными людьми, если их так можно называть, допущенными к кормушке, были эквийцы и оранганцы. Рыжие, говорят, воевали за него, а эквийцы проводили всякие ритуалы. А потом пришел Черная Маска, убил Царя—Дракона, прогнал нолхиан, эквийцев и оранганцев: всех, в ком была хоть капля нелюдской крови. С тех пор здесь им не рады и, уж поверь, отношения, как к человеку, не сто́ит ждать.
Курт еще сильней сузил глаза, раздул ноздри на плоском носу и готов был прыгнуть на Асавина, словно рассерженный зверек, но Тьег положил руку ему на плечо.
– Оранганцы не люди, говоришь? – задумчиво протянул рубиец. – Неужели и ты думаешь так же?
Асавин наклонился вперед, положив подбородок на переплетенные пальцы:
– Я рассказал то, что известно каждому жителю этого города. Правда это или нет, не мне судить, но такова здешняя «легенда». Что до меня, –
