всех желающих
последним теплом уходящей осени.
Несмотря на выходной день,
сталепрокатный завод
встретил нас, как родных,
перед нами распахивались все двери,
мгновенно нашлись крановые и стропали,
и к обеду три загруженных до отказа самосвала
вслед за автокраном
торжественно выехали за ворота.
Мы с удивлением наблюдали,
как местные жители разглядывают купюры,
оказалось, что многие уже забыли,
как вообще выглядят деньги,
поэтому новая зелёная двухсотрублёвка
повергала их в священный транс,
мгновенно решая любые вопросы.
В такой обстановке был неминуем
интерес вездесущего криминала,
поэтому время пошло на часы.
Самолёт отыскался довольно просто,
он гордо стоял посреди
старого полузаброшенного аэродрома
на заросшем кустами лётном поле,
тутошняя авиация теперь летала
исключительно на вертолётах,
которым на бетонке
разгона не требовалось,
да и топлива на полёты
всё равно никому давно не давали.
Злобно матерящийся механик объяснил,
что нам предстоит немыслимое,
расчистить от кустов взлётную полосу
запихать на борт самолёта
пять блестящих от масла
толстых катушек проволоки,
найти керосин для заправки самолёта
и попытаться взлететь
с качающихся плит аэродрома,
которые с треском лопались от старости
под колёсами тяжёлых грузовиков.
Глаза боятся, руки делают.
Мы действовали жёстко и энергично,
пока брат гонял в город за водкой и колбасой,
устроив среди торговцев лёгкую панику
(не так уж и много оказалось в городе
этой самой колбасы),
начальник аэродрома за бакшиш
отдал летунам заныканый керосин,
местные бичи за ящик вина
резво очистили поле от кустов,
на борту АН оказалась лебёдка,
мы с матом и криками кое-как
впихнули груз внутрь самолёта.
5.
Шесть долгих осенних дней
горемычный борт 305
пилил через всю страну,
перелетая от одного аэропорта к другому.
Именные чеки Сбербанка
никто не хотел принимать,
а налички у брата не было.
Где-то летуны уламывали знакомых
одолжить бак керосина,
где-то просто воровали
