на рабов – мотайте на ус.
Мама более въедлива:
– Если ты сослужила своей госпоже столь верную службу, то почему же она решила тебя продать?
– Дак она после смерти хозяина уехала жить к сестре, а там своих рабов хватало. Зачем им лишний рот?
– Тем паче такой страхолюдный, – одобряет Нанетт.
Глуповато улыбаясь, рабыня снова приседает, а когда одергивает юбку – недлинную, едва колени прикрыты, – я замечаю, что вниз по ее ноге ползет бабочка. Огромная, как блюдце, с синими в черных разводах крыльями. Крылья отливают хромовым блеском, и оттого их края кажутся заточенными.
Украдкой щипаю себя за руку, на которой еще алеет след от четок. Бабочка не исчезает, а перебирается на щиколотку женщины и складывает крылья. Неужели никто ее не замечает? Или это меня повело от жары? Но черные пальцы ног непроизвольно дергаются. Когда бабочка шевелится, негритянке щекотно.
– Ты крещена? – спрашивает мать. – Я имею в виду, крещена по-настоящему, священником и в купели? А не так, как это принято у баптистских проповедников, которые загонят паству в реку гуртом, точно скот.
– Да, мадам. Мои хозяева были добрыми католиками, – и рабыня размашисто осеняет себя крестом.
– И ты молишься Приснодеве?
– Да, мадам.
– И почитаешь святых?
– Да, мадам.
Полусонные глаза матери оживляются, как будто она поймала рабыню на заведомой лжи.
– А какого святого ты почитаешь больше всех, девушка? – раздается коварный вопрос. Тут уж не отделаешься «да, мадам»!
Но негритянка отвечает без запинки:
– Святого Экспедита, мадам.
– Как же, слыхала я про такого святого! – хихикает Нанетт. – Будто бы монашки-урсулинки из Нового Орлеана получили ящик со статуей, а на ящике стояла печать «Expedite». Иными словами, «Ускорить отправку». А дурищи покумекали и решили, будто это святого так зовут. Вот умора!
– Какая глупая выдумка, – поджимает губы Селестина. – Святому мученику Экспедиту должно молиться, дабы он избавил от лености и помог вовремя справляться с делами. Ибо в деснице держит он крест, на коем начертано «Сейчас», ногою же попирает ворона, кричащего «Завтра!». Подходящий святой для рабыни. Я беру тебя нянькой, девушка, – выносит она вердикт. – Будешь ходить за мадемуазель Флоранс.
Ее слова внушили бы мне ужас, если бы моя способность ужасаться в тот момент не была полностью истрачена на бабочку.
Лениво взмахнув крыльями, она опустила головку и вдруг впилась в черную кожу хоботком. Что за диво! Я думала, бабочки питаются нектаром, а не кровью, как москиты. Негритянка чуть заметно морщится, но не пытается согнать с ноги это в высшей степени странное создание. Лишь когда мама подзывает негритянку на террасу и та ставит ногу на ступень, бабочка лениво вспархивает. Я едва не сворачиваю шею, наблюдая за ее полетом, но она теряется в густой листве кизила.
Итак,
