как все прошло. Решил, в обед, потом обед не состоялся, поесть так и не получилось. А потом Тео увидел его в коридоре. Он сидел, сгорбившись, уронив голову на руки, сжавшись, будто ему было ужасно холодно.
Тео забрал его в кабинет, хотя вообще не представлял, чем его занять. Одно было очевидно: все прошло плохо. Тео видел его родителей. Всего один раз, но ему хватило. Конечно, в этот раз при беседе он не присутствовал и не слышал, что они ему наговорили, но было ясно – ничего хорошего. Тео отправил его к своей медсестре, попросил ее обновить данные, которые ему не были нужны. Рост, вес, давление, уровень сахара. Сейчас ничего из этого уже не имело значения. Но его нужно было отвлечь. Хоть чем-то занять. И это было единственным, что пришло Тео в голову.
Там он так и сидел, когда Тео, наконец, освободился и заглянул. Сидел на смотровом столе, свесив ноги. Рассматривал собственные колени. Как всегда, во всем черном. Как всегда, в своем огромном свитере с непомерно длинными рукавами. Тео забрался на стол, сел с ним рядом.
– Как ты?
– Нормально.
Человек в черном не смотрел на него. Ему нужно было сказать что-то еще, и он не решался. Тео видел это, уже научился замечать за ним. Затянувшееся молчание. То, как он прятал глаза. Сейчас его волосы были собраны в низкий хвост на затылке, а то он бы мял в руках прядь. Тео не торопил его. Ждал.
– Меня выгнали из дома, – сказал человек в черном.
И улыбнулся. Его улыбка была такая теплая. А в глазах накопилось столько тоски, что ее количество было едва совместимо с жизнью. С учетом причины, по которой его в экстренном порядке поместили в лечебное заведение, это уже не была фигура речи. Каждый раз, когда Тео видел вот эту улыбку, у него внутри что-то обрывалось.
Тео не было жаль его. Он видел этого человека каждый день с того момента, как его привезли на скорой. Тео видел, как он старался, даже когда сил совсем не было. Парень был что надо. Сильный парень. Жалость – ужасное чувство. Жалость убивает. Вот его родителей Тео было жаль. Жаль, что они не хотели видеть, какой у них замечательный сын.
Меня выгнали из дома, сказал он. И улыбнулся. Нашел в себе силы улыбнуться. Такой теплой, такой обаятельной, такой невыносимо грустной улыбкой.
Если бы Тео только знал, если бы он знал, как его защитить. Тогда, сейчас. Потом.
Вечером Тео сдаст смену, и они пойдут гулять по городу. Освещенный бульвар, кафе. Они ходили этим маршрутом уже множество раз, и сейчас пойдут так снова. Потом они зайдут в кафе и сядут за столик в уголке, у окна.
– Я так и останусь жить в интернате, – скажет человек в черном.
Тео будет пить чай с бергамотом, человек в черном – черный кофе без сахара.
– Отец считает, так лучше, – скажет человек в черном.
Лучше для кого? – чуть не спросит Тео.
Сердце будет разрываться на части. Он повидал в своей практике и последствия аварий, и несчастные случаи, и драки, и попытки суицида. Он научился выключать сочувствие. Но каждый раз, глядя на этого парня, сердце его будет разрываться на части.
Позже
