Тахти своим коленям. Поднял на Сигги глаза и повторил. – Простите. Не выгоняйте меня, пожалуйста.
– Куда я тебя выгоню? – сказал Сигги. – Глупости не говори.
***
Мы все чего-то яростно, отчаянно хотим.
Справишься сам, сказали одному из них, и он осознал, что один в целом мире.
Можешь приходить, сказали другому парню, и он поверил, что наконец-то у него есть дом.
Ты слабак, сказали другому, и он поверил.
Каждая большая история распадается на сотни маленьких.
Мы все чего-то яростно, отчаянно хотим.
В тот вечер в пустом доме один парень больше всего на свете хотел, чтобы его спасли. Он выбрал путь на грани фола. Пожалеет ли он о том, что сделал?
Ночью у другого в ушах стоял звон, а он бежал и бежал через город, и больше всего хотел, чтобы его не нашли.
А еще раньше, несколько лет назад, в некий дом приехал парень в сером свитере. Чего хотел он?
Того же, чего и все.
Мы все хотим этого. Чтобы нас любили. Чтобы нас признали. Чтобы мы что-то значили для кого-то. Мы все хотим быть частью целого.
Но иногда целое для одного исключает целое для другого.
///
До интерната в Хатке был другой интернат. А до него другой интернат. И другой. И так до клиники, в которой он проходил реабилитацию, и которую он почти не помнил.
Из обрывков воспоминаний остались только гулкие коридоры и люди в белом. И двор, в котором можно было побегать в хорошую погоду. Бегать он не очень любил. Ему больше нравилось, когда кто-нибудь ему читал. Это бывало не очень часто.
Из интернатов он убегал столько раз, что уже и не помнил их все. Он ночевал на улице, иногда к нему приставали бомжи и пьяные, и тогда он убегал. Он никогда не дрался, отбивался только в крайнем случае, чтобы убежать. Пару раз он ночевал на вокзале, как-то раз уговорил охранников пустить его на ночь в кинотеатр, и там он завернулся в занавес в самом уголке. Бывало, когда тепло, он спал на лавочках в парках. Бывало, когда ночью начинался дождь.
Однажды, когда он спал среди коробок на уличной свалке, за ночь сильно похолодало, выпал снег. Во сне он не почувствовал этого, и проснулся напрочь замерзшим, укрытый снегом, как одеялом. Он не чувствовал пальцев на руках и ногах, он растирал их снегом, пока ему не стало одновременно больно и горячо. Сжать в руках снег как следует не получалось, руки слишком замерзли и не слушались. Он ронял снежок, он падал к нему на колени и не таял. Он собирал снег, скатывал новый снежок, и снова растирал. От боли и страха он плакал, и от этих слез было только еще холоднее.
Каждый раз его находили. Иногда практически сразу, иногда через несколько дней. Однажды ему удалось прятаться две недели. За еду он мыл посуду или подметал пол, а если такого не получалось, просто голодал. Когда он голодал подолгу, у него начинала кружиться голова, ноги становились слабыми, подкашивались, и его это пугало. В таком состоянии убежать было бы сложно. Поэтому он иногда, когда было совсем плохо, воровал в супермаркете сахар.
Его всегда
