style="font-size:15px;"> Было девять вечера, из обуви на глаза мне попались теннисные тапочки. Я сунула в них ноги, без носков, бегом спустилась по лестнице, распахнула дверь, закрыть ее за собой не удосужилась. В буквальном смысле сбежала из дому, так вот наивно, по-простому. Я бежала, бежала, бежала. Пустилась с места в карьер и помчалась. Без разминки, без разогрева. Мчалась куда глаза глядят. Лишь бы убежать.
Не знаю, сколько я пробежала в тот вечер, наверно, не очень много. Остановилась, когда стала задыхаться. Легкие болели, живот сводило. Меня стошнило прямо там, где я стояла. И это было потрясающе. Своего рода катарсис. Одновременно гибель и возрождение. Полный кайф. Я села на землю и расплакалась. Некрасиво так, отвратительно. Хватала ртом воздух, издавая чудовищные хрипы. Потом поднялась и пошла домой.
С тех пор я бегала каждый вечер. Научилась контролировать себя, разогреваться и постепенно набирать темп, но в итоге всегда изматывала себя до предела – бежала слишком быстро, слишком долго. Мой психотерапевт сказал родителям, что мне это на пользу. Может быть, не рвота, но бег вообще. Оздоровляющий выплеск энергии. Моим родителям нравится слово «оздоровляющий».
Папа пытался бегать со мной раз или два. Пытался, бегал. Но я под него не подстраивалась, а он не мог за мной угнаться. Не думаю, что изматывание себя до полусмерти нравилось ему так, как мне. Я бегала лишь затем, чтобы выжать из себя все соки, чтобы не оставалось сил на сожаление, на страх, на воспоминания. Теперь для полного изнеможения мне нужно потратить куда больше сил. С каждым днем я бегаю все дольше, ибо становится все труднее достичь состояния отупляющей усталости, которое я люблю: если уж бегаю, то обязательно на износ, чтобы возникло ощущение, будто меня выкрутили, выжали, как лимон. И пока этот трюк мне удается. На сегодняшний день бег – единственное лечение, которое я принимаю.
Легкие в порядке, но живот сводит. За последнее время я немного утратила форму, так что, надеюсь, после пробежки быстро отключусь. С каждым ударом ноги о тротуар я выбиваю всякую дрянь из головы, пока она не становится восхитительно пустой. Днем, когда способность мыслить вернется, голова снова заполнится этой дрянью, но сейчас она пуста, и этого вполне достаточно. Иссякли остатки сил и адреналина, а вместе с ними и мысли. Осталось лишь хорошо знакомое чувство тошноты. Я замедляю бег, потом перехожу на шаг, надеясь, что желудок успокоится. Не успокаивается.
Ноги останавливаются. Я оглядываю улицу, ища канаву или живую изгородь, куда бы можно опорожнить желудок, и впервые с тех пор, как выскочила из дома, обращаю внимание на местность. На этой улице я никогда не бывала. Не знаю, далеко ли убежала, но место незнакомое. Час поздний. Почти все дома окутаны мраком. Дыхание вновь быстро учащается. Я пытаюсь дышать медленнее. Бросаюсь к ближайшей изгороди, чтобы сплюнуть. Врезаюсь в нее, не рассчитав расстояние. Шипы. Ну конечно. Час от часу не легче. При малейшем моем движении шипы впиваются в ноги, но мне
