мы шли слишком долго, а солнце встало уже слишком высоко, чтобы сомневаться в пустынности города. Странно, что его не разграбили – ведь были продукты в магазинах, какая-то техника, которую можно использовать при первой необходимости, медикаменты и просто утварь. Но витрины целы, на некоторых все еще стояли принаряженные манекены, а где-то я заметила даже оружие. Не взяли ничего. Или столь мало, что при первом взгляде этого даже не видно.
Вторым вопросом был – почему они не остались в городе? Почему ушли из оснащенных всеми необходимыми коммуникациями домов с центральным отоплением? Ушли с мест знакомых, изведанных и понятных в неизвестность.
Как я поняла из рассказов молодежи – они расположились к Старому городу ближе всех. Никто другой не осмеливается подходить так близко к руинам, где случилось что-то настолько сильное, что смогло лишить памяти миллионы людей.
А ведь они жили почти на окраине моего района – в бывшем городском парке.
Остальные же ушли дальше. Причем не только от центра, но и от самого города. И если с одной стороны я понимала, что в домах ниже пяти этажей, где есть печь, бойлер и колодец на территории, выжить проще. То с другой все же мне было не ясно, почему не заняли дома-музеи и частный сектор поблизости. Ведь здесь тоже можно жить.
И судя по рассказам Олега, сюда никогда не ходили. О Старом городе распространяли всякие сказки, причем чаще всего страшные. Потому район и сохранился почти в том же виде, что и в последний день, что я помню.
Наконец, мы остановились возле того самого дома, где я жила и где меня нашел Бутс. Пес обошел здание по периметру и пробежался по подъезду, после чего мы услышали спокойное «Гав».
– Пойдем, – кивнув, пояснил Олег. – Там безопасно.
Я последовала за ним, уже не сомневаясь в их доброжелательности и простоте. Да и как город, пустующий уже полтора века и отпугивающий любую живую душу, может заставить сомневаться? Что с меня можно взять, если они сами меня перенесли к себе. Это не просто знак доверия – это нечто большее.
Мы поднялись на третий этаж. Подъезд был будто и не тронут временем. Даже алюминиевая баночка с окурками, стоявшая между первым и вторым этажом, где собирались подростки и молодая пара с одиннадцатой квартиры, была на своем месте. Все было, как всегда.
И даже тишина в родном подъезде казалась совершенно-естественной.
Мы подошли к моей квартире и я, открыв незапертую дверь, на ходу сняла сапоги, ощутив холодок, веявший от открытого окна, прошлась до единственной комнаты, заперла окно, и отправилась на кухню. Лишь тут, открыв кран и, не получив ни капли воды, я вернулась к реальности и обернулась к брату с сестрой.
Они стояли в проеме и удивленно смотрели на меня.
– Это мой дом, – пояснила я и печально села на табурет, стоявший у подоконника. И удивленно посмотрела на пластиковый выцветший от времени таз.
Вспомнила – в этот день я хотела помыть окно, даже придвинула табурет, набрала воды, но взяться
