вскочив, прошмыгнул в какую-то узкую улочку, выходившую сбоку от ящика.
И тут же тишина взорвалась детскими криками и смехом:
– И не страшно вовсе!
– Сказки все это!
– Вот трусишка! Еще же день!
– А пошли сегодня слушать ветер! – предложил кто-то из детей постарше, – Надо же проверить слова Бродяги.
И гомон прекратился так же резко, как и начался. Все задумались.
И не над тем, как это может быть опасно. А над тем, как прошмыгнуть мимо родителей этой ночью.
Здесь мне больше нечего получить. Лишь вспомнить, как все же интересно и бесстрашно детство. Но оно прошло, так и не начавшись.
Я развернулась и отправилась прочь, пытаясь сориентироваться на местности. В какой угол, и в каком направлении привела меня детвора?
И все же что напугало рассказчика в моем виде? Ведь не может быть такого, что он убежал лишь из-за того, что в детской аудитории встретил взрослого. Его история достаточно безобидна, хотя, возможно, в этих краях ее расценивали, как запрещенную или опасную. И он побоялся, что я на него донесу?
Но почему тогда, он так уставился на мою руку? Его испугала не я, а то, что он увидел. А это уже две совершенно разные вещи.
Я бросила беглый взгляд на руку и в очередной раз столкнулась с тем, что браслет – это уже не просто милая бижутерия, подаренная старичком в последний день, который я помню из прошлой жизни. Этот браслет – коробочка, переполненная загадками и тайнами, на которые никто не в силах пролить хоть какой-то свет.
– Я бы на твоем месте убрал его с руки, – послышалось где-то снизу, а перед самыми ногами рассыпалась горстка мелких косточек.
Я остановилась и внимательно огляделась в поисках источника голоса.
У стенки, в самой тени, сидел странный старик, смахивающий на сумасшедшего бродягу. Его пепельный волос, местами припорошенный белоснежной сединой, некогда был собран в пучок, но давно потерял ту форму и аккуратность, что ему придавали. Нос, когда-то вырисовывавший гордый греческий профиль, давно поменял свою форму и больше походил на вороний клюв, а глаза…. их, словно заволокло тонкой пеленой поверх голубого моря. И все же невозможно точно сказать, сколько же лет этому старику. И старик ли он? В этом времени с этими условиями жизни люди меняются быстрее, чем взрослеют.
Мужчина подался вперед и внимательно посмотрел на косточки, разбросанные перед моими ногами.
– Лучше никому не показывать его, – выбирая одни и оставляя другие, продолжил он некое подобие гадания. – Это может нехорошо кончиться. И не обязательно для тебя.
Закончив свои странные действия, мужчина повернул несколько косточек в мою сторону, и ткнул в них длинным пальцем, больше походящим на палочку бамбука с узелками на местах фаланг.
– Ты все помнишь, но так глубоко, что сейчас твоя голова кажется пустой, – он вернулся к стенке и сел, глядя на меня снизу вверх. –
