ты что, всех в свою веру обращаешь? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Петька.
– В доброту русского человека обращать не надо! Она у него с рождения.
– Так уж и у всех?
– А ты, Петя, думай, что у всех, жить легче будет!
– Тебе, что ли, легче живётся? Доброты в тебе через край, за всех страдаешь, всем помочь рад. Спокойно жить не можешь, вроде как для других живёшь!
– Петя! Теперь к Евсеичу приставать будешь, – не удержавшись, вступил в разговор Николай. – Если бы все такими были, жизнь другой была бы. Труднее других он живёт, беспокойнее, зато люди его любят. Вот ты, например, сколько дней Евсеича знаешь? А помнить до конца жизни будешь.
– Ну, Коля, уговорил, твоя правда. Не зря на учителя тебя учили. Тебе бы только в клубе с докладами выступать! Ишь ты, как нас рассудил! Я ведь всё понимаю, не смотри, что грамоты маловато. А ты, отец, не обижайся! Сболтнул я лишнего! От голода сил уже нет молчать!
За разговорами не так есть охота!
Евсеич и в самом деле устроил обещанный праздник. Нашелся и повод подходящий: «Сталинградская битва, – на всю станцию вещал репродуктор голосом Левитана, – завершена полным разгромом противника… Вчера, второго февраля 1943 года, капитулировали последние остатки окружённых войск…»
Достав из своих запасов чекушку спирта и разделив её содержимое на всех, Евсеич вынул из – за пазухи заветный свёрток.
– Давайте, сынки, за победу выпьем! Чтобы ни одного фрица на нашей земле не осталось!
– Ура! – чокнувшись кружками, дружно подхватили все.
– За тебя, Коля, – продолжил тост Гриша. – Не зря ты кровь свою под Сталинградом пролил!
Всё: и глоток спирта, и забытый вкус шанежек – всё настраивало на сентиментальный лад. Перебивая друг друга, Григорий с Петром вспоминали то фронт, то дом, родных, довоенное время, то рассуждали, какой счастливой будет жизнь после войны. Евсеич, тоже заметно захмелев, вспомнил, как посылал сватов к будущей жене, как первенцу радовался… Николай, как обычно, отмалчивался. И хоть память в очередной раз вернула его в отчий дом, он не мог вслух поделиться с кем – то этими воспоминаниями: ещё жива была боль. Попутчики, особенно Евсеич, видимо, чувствовали это и не приставали к Николаю
с расспросами.
Постепенно угомонившись, Григорий с Петром заснули первыми. Евсеич, подбавив лошадкам сена, примостился рядом с Николаем.
– Сынок, вижу я, как тяжело тебе, а ты поделись, легче станет. Всё молчишь да молчишь! Нельзя в себе боль держать.
– Что рассказывать – то? Тебе своего горя хватает!
– А ты хорошее расскажи, вместе порадуемся!
– Долго рассказывать, ночи не хватит…
– Так и времени у нас много, хоть отбавляй!
– Знаешь, Евсеич, ты мне чем – то отца напоминаешь. Он тоже никогда без дела не сидел… Очень работать любил… А уж животину – то как любил, особенно коней…
