каждого учебного года хотя бы один из бюстов да оказывался на полу, после чего его приходилось склеивать.
Шерлок проталкивался сквозь толпу, но люди не обращали на него ни малейшего внимания. В конце концов ему удалось пересечь фойе и свернуть в коридор. До кабинета директора оставалось лишь несколько ярдов. Шерлок задержался на пороге, глубоко вздохнул, отряхнулся и постучал в дверь.
– Войдите! – послышался хорошо поставленный голос.
Шерлок повернул ручку и толкнул дверь, пытаясь подавить охватившее его волнение. До этого он оказывался в кабинете директора всего два раза: сначала с отцом, когда впервые приехал в Дипдин, и год спустя, с группой учеников, которых обвинили в жульничестве на экзамене. Троих зачинщиков выпороли тростью и исключили, еще четверых или пятерых тоже выпороли до крови, но разрешили остаться в школе. Шерлок (а именно у него списывала вся компания) чудом избежал порки – он сказал, что не догадывался о происходящем, и ему поверили. На самом деле Шерлок знал обо всем, но в школе его не любили, и, давая списывать, он добивался лучшего к себе отношения. Этическая сторона вопроса его в данном случае не беспокоила. А к тому же он и доносить на списывающих не собирался – если бы он это сделал, его бы избили или заставили стоять перед горящим камином, пока его одежда не задымилась бы, а кожа не покрылась волдырями. Вот такой вот и была школьная жизнь – необходимо было угождать и учителям, и однокашникам, чтобы не получить на орехи и от тех и от других. Шерлок ненавидел это всей душой.
Кабинет директора был таким же, каким он его запомнил: просторным, мрачным, пропахшим кожей и трубочным табаком. Стол мистера Томблинсона был таким огромным, что на нем можно было играть в кегли. Сам же мистер Томблинсон отличался дородной фигурой, но костюмы носил тесноватые, как будто верил, что в узкой одежде он будет выглядеть стройнее.
– А… это ты, Холмс? Ну входи, парень, входи. Только дверь за собой прикрой.
Шерлок повиновался, но, закрывая дверь, заметил в комнате еще одного человека, стоявшего у окна с бокалом хереса в руке. Солнечные лучи преломлялись на хрустальных гранях и нестерпимо блестели.
– Майкрофт? – с изумлением воскликнул Шерлок.
Старший брат повернулся к нему и слегка улыбнулся, но так быстро снова принял серьезный вид, что Шерлок, доведись ему моргнуть не вовремя, так ничего бы и не заметил.
– Как ты подрос!
– Ты тоже, – ответил Шерлок. Его брат и в самом деле раздобрел и сейчас был почти таким же толстым, как и директор, но ладно скроенный костюм не подчеркивал полноту, а, напротив, скрывал ее. – И ты приехал в отцовской карете.
Майкрофт выгнул бровь:
– И отчего же ты сделал такой вывод, молодой человек?
Шерлок пожал плечами:
– Я заметил параллельные заломы на твоих брюках в тех местах, где они соприкасались с обивкой, а я помню, что в отцовской карете на обивке была дыра, а потом, несколько лет назад, ее не слишком искусно зашили. Этот-то
