добираться ближе, и до Шарлэндской школы рукой подать, а в этой массивной крепости из серого камня на краю болота проходят все их открытые концерты.
Страшно подумать, что жизнь одного из них чуть было не оборвалась этим чудесным днем. Нет, после сегодняшнего приключения никаких конных прогулок и ночевок в поле, исключено, совершенно исключено до самого конца каникул! А ей следует проявить благородство и оказать теплый прием их спасителям. Вот только почему же Энгуса спасли именно они – дети этого кузнеца-иноверца?
Лишь на прошлой неделе она в экипаже объезжала округу с благотворительными визитами и как раз наткнулась на него. Эйса не торопясь шел вдоль узкой мостовой – как обычно, в кожаном переднике, закатанные рукава рубахи открывают мускулистые руки цвета орехового масла. Темные курчавые волосы – чересчур длинные, точно цыганские – выбиваются из-под кепки. Она взглянула на него из экипажа, ожидая, что он почтительно обнажит голову, но он равнодушно продолжил путь, не удостоив ее внимания, словно она ничего собой не представляла.
– Стойте! – приказала она тогда Бивену. – Догоните этого человека и спросите, почему он так груб со мной.
– Слушаюсь, мэм, – кивнул кучер и поравнял экипаж с Бартли. – Эй, ты, почему не выказываешь знаков уважения ее светлости?
– Ах, это вы, – отозвался Эйса Бартли, прямо взглянув на нее своими угольно-черными глазами. – Скажите вашей госпоже, я кланяюсь только своему Создателю, только ему, да!
Хестер покраснела от такой дерзости и приказала кучеру ехать дальше. Может быть, у кузнеца и свое дело, но землю и дом он арендует в поместье Ватерлоо. Как же смеет он так грубить?
Такие, как он, не знают своего места. Все беспорядки в Англии от этих сектантов: и рабочее движение, и профсоюзы, и эти социалистические идеи о всеобщем равенстве, и женщины, которым вдруг вздумалось голосовать… Суфражистки имели наглость прикатить сюда агитационные фургончики и подстрекать работников лесопилки требовать повышения зарплаты. Конечно, кого ж еще винить во всех беспорядках, как не проповедников в этих каменных часовнях: они-то и вбивают в головы рабочих неподходящие идеи об их «положении».
«Благослови, Господь, помещика и его родню и сохрани для нас всё как есть» – так поется в гимне. Вот как устроено общество, и так и должно быть. Разве, к примеру, армия выстоит без дисциплины и званий? Звания и чины превыше всего. Приказы отдаются, и их надо выполнять – в этом секрет социальной стабильности. Генералы Чарльза и их офицеры знают, как выигрывать сражения, а рядовые пехотинцы должны выполнять приказы, не задавая вопросов. Так было всегда.
Бартли оскорбил ее титул и ее сословие непочтительностью, а она теперь должна кротко стерпеть это оскорбление и продемонстрировать христианскую силу духа – поддержать светскую беседу с его детьми. Но одно ясно наверняка. Никому из его детей никогда не будет позволено работать в поместье. Дети инакомыслящих слишком вольно
