произошла в окружающем мире, а не во мне.
– У-у-у-к-к-х-х, – филин, словно отвечая на мои неразрешимые вопросы, подал голос. Я сплюнул от досады и решил выйти на площадку тамбура. Луна еще только поднималась над горизонтом – огромная, багрово-золотистая. Высоко в небе мерцали звезды. Поезд, дрожа, мчался среди темной бесконечной кубанской степи. Несмотря на тяжелое шумное дыхание локомотива, на его грохот и лязг, чувствовалась жуткая степная тишина, так гармонично сливающаяся с торжественным безмолвием бездонного неба.
Обрадованная, готовая пуститься в пляс, нежная, воркующая Елена едва ли была способна подметить во мне внутреннюю перемену. В её глазах танцевало счастье. Но она пришла в ужас от того, что я заметно побледнел и осунулся. От филина она была в восторге, – главным образом, конечно, потому, что привез его я. Когда птица кричала своё «у-у-у-к-к-х-х», – жена радовалась, как ребенок.
Порывы ребяческой наивности, искренней веселости, подвижности выходили у нее непосредственно и вызывали необыкновенную нежность. Но теперь у меня были точно другие глаза. Я смотрел на её мягкие изящные движения, слушал её болтовню с филином, которого она перевела в новую роскошную клетку, слушал её переливчатый смех – и не чувствовал умиления, испытываемого мною раньше. Нечто новое жило во мне; оно зачалось там, откуда я недавно приехал, и здесь, – я ощущал это, – росло, углубляя свои корни.
Елену очень забавлял крик неясыти. Я же внутренне содрогался. Этот гулкий звук каждый раз будил во мне чувство какой-то неизвестной, но близкой опасности. Возможно, поэтому во мне росло раздражение. В словах и поступках Елены было немало невольного кокетства любящей женщины, а во взгляде так много призывной ласки. Мне бы следовало откликнуться, как это обычно и бывало прежде, но мои эмоции на этот раз были немы к её чувствам, – тайна моего приключения в городке уже рыла пропасть между мною и женой. Домашняя жизнь начинала терять для меня свой аромат. Оставалось лишь поддерживать видимость того, что было прежде: совместный, – с чашкой кофе и ментоловым «Dunhill», вечерний просмотр канала «Культура», да изредка партия преферанса у камина. Как легко человеческое благополучие распадается при соприкосновении с таинством. Я надел на лицо маску и не снимал её даже при порывах физической близости.
Так прошло больше месяца. Елена как будто ничего не замечала. Или она была слишком чиста, как ребенок, или же вообще любовь совершенно ослепляет женщину. Но именно от того, что она ничего не замечала, на меня порой находили приступы чрезвычайной неприязни к ней. Я боялся этих моментов и ненавидел себя, но было выше моих сил повлиять на создавшееся положение.
Однажды вечером я сказал:
– Лена, мне надо поговорить с тобой.
Она опустила глаза и присмирела, почувствовав мой напряженный тон.
– Мы будем говорить о судьбе.
– О судьбе? – Елена сделала большие удивленные
