гостинице словно застывало. Телевизор, с его унылыми новостями, песнями Киркорова, да примитивными шутками Петросяна, я уже давно не смотрю, свежие газеты прочитаны за день, а молоденьких горничных в гостинице не было. Ничего не оставалось делать, кроме как пропустить стаканчик-другой легкого виноградного вина, да поиграть в карты в ближайшем ресторанчике. Монотонный говор немногочисленных посетителей, незатейливые рулады стареющей, невероятно похожей на Пугачеву певички, а главное, сам рубиновый напиток превращали унылый вечер в нечто умиротворенное. Возвращался я в гостиницу лишь глубокой ночью.
Узкая улочка была освещена сияющей луной. Коверкая до неузнаваемости мотив, я едва слышно напевал только что услышанную песню. Городок спал. Не видно ни одного освещенного окна в старых, жмущихся друг к другу домах. Было тихо, даже собаки не лаяли. Лишь через каждые пять секунд о прибрежные камни бился морской прибой, и от каждого удара долго-долго плыл гул в вязком, точно застывшем, воздухе. Пурпурные звезды блистали в дочерна синем небе. Все вокруг было покрыто матово-бледным мягким светом, точно нежным кисейным саваном. Сияла позолота крестов на маленькой церквушке, фосфоресцируя, блестели стекла в домах. Лишь шуршал гравий под моими гулкими шагами. И вдруг я услышал голос. Приглушенный, но звучный говор молодой девушки. Я остановился. Красивый девичий голос – музыка для всякого, у кого сердце не камень, да тем более оно разогрето парой бокалов игристого вина. Но с кем она говорит в столь поздний час? А скорее всего, в ранний. В окне освещенного луной серого кирпичного дома стояла девушка и разговаривала с крупной птицей, сидящей в большой клетке.
– Ну, прости меня, пожалуйста. Я же не виновата, что боюсь тебя. Немигающий взгляд твоих глаз страшен, твой неожиданный клёкот заставляет меня вздрагивать. – Она громко вздохнула и продолжила свой странный диалог.
– Я открою сейчас дверцу, а ты, если хочешь, улетай. Бабушке я скажу, что забыла закрыть клетку, когда тебя кормила.
Я подошел ближе. Девушка отступила в глубь комнаты. На подоконнике осталась клетка с сидящим в ней филином. Облик птицы с рыхлым взъерошенным опереньем напоминал старика в застиранной, не по росту большой рубахе и сморщенным личиком на маленькой голове. Казалось, сейчас он вынет из-под крыла очки: «Кто ты такой, и что тебе здесь надо?»
– Девушка…
Через несколько секунд она приблизилась. Освещенный луной овал её лица сиял белизной дорогого фарфора. И странно глубоким показался мне взор её огромных темных, скорее всего от испуга, наивно-суровых глаз. Едва заметная улыбка скользнула по ее губам и застыла в их уголках.
– Не хорошо, однако, мужчине, – девушка подбирала слова, – стоять за углом и подслушивать.
– Меня привлек ваш голос, – признался я.
– Мой голос? Что он вам?
– Он также очарователен, как и вы сами.
Она смутилась и замолчала. Я всегда с удовольствием смотрю на женщин, но они почему-то в моем взгляде усматривают только вожделение. Чтобы продолжить разговор, я
