на себя примерила, ну, и понеслось. И прикинь, Дневник, меня не бросили, хоть и не предлагали ничего. Я ж как дурында, получается, на опережение пошла событий, какая самоуверенность! Короче. Мы с Ним поговорили. Обо всём. Понятно же? И я так устала опять. От эмоций, от переживаний, ужас просто. От жара дурацкого в груди – ну что со мной, почему он то утихает, то разгорается от нежности? И усталость эту, не смотря ни на что, хочется испытывать снова и снова.
Вспомнила! Мысль:
Знаешь, Дневник, если от любви пьянеют, то у меня случилась белая горячка! Что же будет в новогоднюю ночь?».
Глава седьмая
Последние дни 1989 года то бежали, как спортсмены на Олимпиаде к своей золотой медали, и тогда их катастрофически не хватало для множества дел, то текли плавно, словно Дон, скованный зимним льдом, так незаметно, что хотелось воскликнуть – скорее, скорее! И, конечно, 31 декабря нам хотелось нестись впереди паровоза навстречу приключениям, но против расписания не пойдёшь, увы. В вагоне вели себя тихо. Алинка в который раз перебирала в уме детали сценария праздника, я тоже молчала о своём. К ногам сиротливо жались тяжёлые сумки с продуктами – вклад в общее застолье и с новогодними нарядами. За окном мелькали для меня не пустынные холодные пейзажи, а события, которые я кое-как успевала записывать в дневник. В стёклах, как в памяти, всплывали листы в клеточку, отражались буквы – смешливые болтушки. Неровные от спешки и сумбура в моей голове.
«19 декабря 1989г.
Звонила Таня, дочь старшей маминой сестры. Из Москвы. Звала к себе на каникулы. Столицу посмотреть, себя показать. А я не могу. Вернее – не хочу! Как я могу применять какую-то там Москву на Донской? Что Москва? Всего лишь столица СССР. А Донской? Всего лишь моя жизнь! И вот я – врушка: не могу сказать об этом, разве она поймёт? И обижать её не хочется, ну я и сбрехала. Какие-то там нехилые отговорки наплела. Совести – гадостно, а на душе радостно. И вообще… и я, и Алинка как-то отдалились от подруг, да и одноклассниц, считай тоже (не только от родственников). Сто лет не общалась с Никой, а ведь живём на одном этаже, Лику П. тоже бросили. Где же верность нашей клятве, нашему союзу «Святой Троице»? Я уже молчу об Ирке Яковлевой, Катьке Б и пацанах. Об Уткине… Уткин? Какой Уткин? Почему так произошло, что кроме товарищей из деревни, никто теперь не нужен?
20 декабря.
На заседание библиотечной комиссии в школе не явилась, тьфу на меня. Не только учёба, но и общественная жизнь прахом пошла. Почти. Хорошо Макарыча в школе не было, хоть здесь врать не пришлось. А ещё ж студенты эти, помнишь, Дневник? Коля и Дима, что познакомились на остановке. Объявились, ага. Позвонили. Позвали гулять. Ну, пошли. Не брошу же я подругу. Ей Димка в пару достался, Алинка не против: больше второго понравился. А мы, значица, с Колькой сзади тащимся. Болтаемся как волчьи хвосты в проруби, друг другу ненужные. Ну, мне он – понятно почему, а я ему: Коля этот на Алинку запал, я же не слепая, сразу заметила. И тут он за руку меня берёт! Видал-миндал?! Сам на Алину пялится, а меня – за ручку хватает. Как это
