в нём кипятит и травку ароматную в котёл сыплет.
– У меня, – хвастает, – чаёк наилучший; не было ещё случая, чтобы его хулили, а я, милочек, многих поил, и все были рады – пили аж до упаду.
А сам смеётся, ухохатывается и чуть ли даже не падает. Да миску каши с маслом Ванюше наваливает. «Ешь, – говорит, – богатырь, угощайся, молодецких силушек набирайся!»
Попробовал Яван угощения дедова – а и впрямь каша-то знатная и на вкус приятная! Вдоволь кашицей угостился… А тут и чай дедушкин уварился. Ловеяр Ване кружищу полную наливает, протягивает, а тот её берёт, чаёк пьёт да нахваливает. Мигом кружку и осушил, – и добавок ещё попросил. Отвар-то и впрямь душист очень – утерпеть его не пить нету мочи!
Ваня ещё чаю черпает, да вдруг ощущает… что за чушь ещё такая? Сила некая его вдруг закачала… В очах его ясных затуманело, смешалося всё да поплыло, вихрем стремительным закрутило. Всё быстрее и быстрее круговерть несусветная в глазах у него мчалась, но и этого было мало – вот и тело его слушаться перестало, и совсем Ване муторно стало. А тут ещё огненный змей жгучим видением в угасающем его сознании закружился и… как вдруг отрезало: вчистую Яван вырубился.
Много ли, мало времени проходит – бог весть! – а только очухался Яванушка наконец и начал понемногу опамятоваться. С трудом немалым он в окружающую явь включился, поскольку находился в некотором забытьи, а затем туман у него в голове разошёлся чуток, и дошло вдруг до него, что он не свободен лежит тута, а прочными путами весь опутан.
– Эй, дед, ты там где? – позвал Яван грозно. – Что это ещё за шутки?! А ну развяжи меня живо, кому говорю!
Только вместо окрика громкого выдавил Ваня из себя сипение какое-то невнятное, для слуха малопонятное. А где-то через минуту шаги неподалёку послышались, и сам Ловеяр пред взором Ваниным предстал. Пригляделся богатырь пленённый к наклонённому над ним мурлу – ну и ну! – старичишка-то, оказывается, в лице переменился: злым да ехидным Явановым очам ныне привиделся.
Наклонился он ещё ниже над связанным витязем и издевательски захихикал, а потом добавил радостно:
– Вот ты и попался, нахал! Телок малый, что с дубом бодался! Меня, брат, не проведёшь – и не таких бравых я лавливал! Покруче тебя вои были. Плыли, плыли да и приплыли. Тьфу! Мусор!
И до того злая гримаса харю дедку тут искорёжила, что гнусней не найти было рожи-то.
Попытался тогда Яван путы свои порвать, однако ничего у него не вышло – не слушались его мышцы-то. А старик развеселился тут не на шутку да и говорит:
– Не рвись, не рвись, богатырь – ты нынче хилее любого хилого. Силёнка твоя вона теперь где!
И он постучал рукою по посоху, продолжая гнать свою пургу:
– Я вот, по-твоему, кто – пастух?.. Точно – пастух. Пастырь я хитроумный! Я таких, как ты, здеся лавливаю да на острове сём пасу – вроде как вахту несу. Так что, бычок-дурачок Яваха Говяха, твоё
