и, стуча каблуками, ушла в соседний зал. Ёжик потянулась за ней. Картошка в недоумении оглядывался.
…он нащупал в Быке этот нерв и предельно бил в него. После «Последней» он, конечно, спел «К тебе». Эту порывистую, юную, с надеждой. Бык опустил телефон, снимая пол. Бык стоял как надо, ноги квадратом, всё по Хемингуэю. И сразу после надежды Саша резко ушёл в сторону, взмахнул грифом, красной подкладкой и заиграл ему «Дурачка». С лирики в русскую тоску. Это был самый опасный манёвр, где он мог его потерять, просчитаться. Но Саша всегда хорошо чувствовал другого, свои песни в другом, несмотря на стенку аквариума между ним и миром. Он знал, кому какая зайдёт. Поворот удался. От «Дурачка» у Быка перехватило дыхание. Шпага вошла быку аккурат промеж тугих лопаток. Всё. Всё. Это не было концертом. Это больше не было танго дешёвой шлюхи – коррида, танго для одного, приватный танец, что угодно. Его зрительницы больше не были с ним. Они наблюдали со стороны, выключились. Переживали, как справится их герой.
В один момент он чуть не сбился. Показалось, что среди зрительниц сидит Ксюша. Он знал, что это невозможно. Такое иногда бывает. Видишь в зале тех, кого нет. Саша прикрыл глаза. Он пел и пел, не для них, для быка. Лишь к концу концерта они стали потихоньку проваливаться в его спираль. В его танго. Но всех захватить он так и не смог. Дешёвая шлюха.
Он закончил, быстро встал, с треском оторвал гитару от провода и…
– Парниш, слушай, ну прям. Спасибо. От души.
– Пожалуйста.
– Слушай, а есть диски.
– Четыреста рублей.
– А там есть это, про отдал?
– Есть.
– А подпишешь Марусе? – беспомощные, поверженные глазки. С теплом, с испугом.
Саша смотрел, не отрываясь. Урод. Саша не выдержал. Улыбнулся в ответ. Молнией чиркнул по диску, кивнул подходящим поклонницам, мол, пять минут и сбежал в гримёрку, чтобы не выслушивать, как в Сашином геройстве они убеждали бы больше себя, чем его. Он просидел, запершись тридцать минут, ожидая пока все разойдутся, не отзываясь на стук. Он чуть не опоздал на поезд. Забрал у бармена мятую не пересчитанную стопку, пошёл к выходу. Когда пересекал зал, битком заполненный новой публикой, увидел танцующую у стены Брюнетку. Она была пьяная в дым, мотала головой. Я хочу от тебя дочку! И точка! И точка!
Алина ответил только в вагоне:
«Ну как?»
«Не очень . Была пьяная компания в зале , немного мешала»
«Бля. А по людям? Держись!»
«Почти сорок вроде. »
«Ясно. А сильно шумели»
«Ну. Достаточно.»
«Блин. Прости.»
«Да ты тут ни при чём»
«Ох. Что ж у нас за тур-то такой»
«Может, надо было соглашаться на бардов и их клуб»
«Ну это нафталин, сам знаешь. Мы же не хотим с этим ассоциироваться. А что шумели? »
«Да, пьяные. Лезли поперёк. Пели, бля) Ну я их немного усмирил, один даже диск купил. »
«Ну.
