традиционно долгое и непонятное повествование: «И пришло время, которое есть каждой вещи, и будут камни разбросанные собраны вновь, став одним большим камнем, лежащим на дороге, и минует его идущий, и станет эта дорога той, которая ведет дальше, чем видно, и приводит туда, откуда начались когда-то все дороги…» Неожиданное появление голоса в присутствии профессора психиатрии было полным экстримом. Но Архангельский уже прекратил сверление Забодалова профессионально заточенным взглядом для определения его психологического статуса. Он внимательно смотрел в угол кабинета, где сидел лохматый старикашка и согласно кивал головой. Адам повернулся и громко сказал:
– Ой, йоооо…
Рассуждения, звучавшие у него в голове, принадлежали не мифическому обитателю заоблачных высот его, Забодалова, сознания. Декламировал старик, еще несколько минут назад мирно дремавший в кресле. Манера говорить и, главное, голос новоявленного оратора были абсолютно такими же, как те, что когда-то являлись Забодалову, которому, в связи с этим на ум стали приходить невеселые мысли о массовом психозе, навязчивых идеях и инфекционной шизофрении. А старик, увидев, что теперь все присутствующие удостоили его своим вниманием, откашлялся и начал сначала:
– И пришло время, которое есть каждой вещи…
– Папаша, вы ради бога успокойтесь и прикрутите трансляцию, а то нас с вами отсюда никогда не выпишут, – попытался остановить это безумие Адам.
Забытый пациент, прервав свою речь на полуслове, посмотрел на Архангельского.
– Ну, – сказал старик и строго насупил брови.
Профессор подошел к Забодалову и, учтиво склонив голову набок, прошептал:
– Видите ли, Адам, это не пациент, как вы предполагаете, это наш… директор…
Даже если бы это сообщил человек со справкой о том, что он самый правдивый человек на свете, Забодалов бы ему не поверил. Возведение деда в больничном халате и тапках на босую ногу, несущего ахинею по поводу камней и дорог, в ранг директора психбольницы, было больше похоже на хитрую уловку коварного психиатра для достижения непонятных научно-исследовательских целей. «Сейчас главное, – подумал Забодалов, – не потерять самообладания и воспринимать все спокойно, чтобы не заподозрили в агрессивности и не надели смирительную рубашку. И еще хорошо бы избежать “докторской загрузки”, которая действует очень просто: к какому доктору попадешь, тем и заболеешь. У зубного или ухогорлоноса это все довольно безобидно, у хирурга – сложнее, его хлебом не корми, дай что-нибудь отрезать, а уж к психиатру на заметку попадешь – хуже некуда. Сочтут буйным и опасным, света божьего не увидишь…»
Возникла напряженная пауза, во время которой Забодалов мысленно распрощался со своей работой и думал только о том, как покинуть кабинет Архангельского без смирительной рубашки. Хотелось сказать что-то умное и умиротворяющее, но ничего, кроме «вы и я одной крови», на ум не приходило.
– Ладно,
