это не мои кошки. – замялся Евпсихий Алексеевич.
– Ну и не мои же!!
– И в правду, шли бы вы домой. – привела брови в прежний очаровательный вид тётка. – Всё, о чём следует уведомить жильцов вашего дома, мы сообщим через объявления на подъездах. А вы уж проследите, пожалуйста, чтоб местная шпана их не срывала.
– Вы знаете, я действительно сейчас пойду домой, потому что я с утра бегаю по городу и очень устал. Но я не оставлю вас в покое, я буду всё время начеку.
– Ради Бога! – устало махнула рукой тётка. – Ещё яблочка не хотите?..
– Не хочу.
Парни подхватили с земли мешки с цементом и с прежней ловкой настырностью потащили их в подвал. Тётка вернулась в кабину машины, где поднесла к уху телефон и дурманным напевом принялась заверять какого-то близко знакомого, что скоро здесь всё закончится и тогда она непременно отправится в отпуск. «Но в этом году, с этой дурацкой пандемией и ограничениями, я не поеду отдыхать на море, надоело мне это море, надоели эти пляжи с дурно пахнущими лежаками и орущими детьми, махну-ка я лучше на Валаам! – кажется, неожиданно для самой себя сообщила тётка своему знакомому. – Вот чувствую, что тянет меня к истокам!.. Изумительнейше тянет!..»
Оставаться дальше у подвала Евпсихию Алексеевичу не было смысла, он демонстративно выкинул свой яблочный огрызок мимо фанерного ящика, отчётливо хмыкнул для острастки и зашагал к себе домой, нарочно завернув к мусорным бакам и распугав голубей с крысой, которые ничуть и не обиделись, а поплелись куда-то по своим делам, бормоча чертыхания. Дома Евпсихий Алексеевич нехотя дожевал остатки галушек, приготовленные Катенькой на завтрак, попробовал залезть в компьютер, чтоб рассказать приятелям о посещении агентства недвижимости, на подлые уловки которого чуть было не повёлся, но почувствовал невероятное утомление. Глаза изнемогли от назойливого солнцепёка и слипались, нагоняя неестественную сонливость, спина ныла, словно ей тоже довелось таскать на себе мешки с цементом, а пальцы на руках совершенно не постигали множества закавык, выглядывающих из мыслительного потока.
– Если я чуток и посплю до вечера, то ничего плохого со мной не случится! – уверил самого себя Евпсихий Алексеевич и рухнул на диван, не раздеваясь.
За окном весело фыркнул фургончик, разгруженный от мешков, и укатил, оставив завитки выхлопного дыма, напоминающие три арлекинские усмешки.
Если что-то и снилось Евпсихию Алексеевичу на это раз, то уличить сновидение не удалось, поскольку его разбудили странные скребущиеся звуки, доносящиеся с кухни. Сердито зевая, Евпсихий Алексеевич распрощался со сном, встал и прошёл на кухню, где убедился, что звуки не были случайны, что кто-то упорно скрёбся по батарее отопления. Несомненно, что шорохи исходили с нижнего этажа, из квартиры, где проживал Лев Моисеевич, о специфической модели поведения которого Евпсихий Алексеевич узнал сегодня в полиции. «Грызёт он её, что ли? – развеселил себя Евпсихий Алексеевич, представив соседа в ошеломительно взбудораженном беспорядке,
