оторую, словно в мешок, напихали плотно прижимающиеся друг к другу дома трущобного вида, смотрела на мир многочисленными глазницами окон и была безмолвна и пуста. Среди этих оконных глаз по мокрым блестящим мостовым вверх, к центру города, тяжелой поступью шел старик.
Время от времени он останавливался и, прислоняясь к каменным стенам, придерживал себя за бок. Создавалось не совсем ясное впечатление: то ли он что-то искал, то ли ему раз за разом становилось плохо. С полей его когда-то добротной шляпы тонкими струйками стекала вода, а серое пальто уже отяжелело от дождя. В руках он держал коричневый, с потертостями, портфель и иногда с трепетом прижимал его к груди. Продвигаясь вверх по улице, старик приподнимался на цыпочки, заглядывал в теплые желтые окна и безуспешно старался что-то рассмотреть за плотным бархатом штор.
Наконец он замедлил ход.
Его остановил взгляд на широкую дубовую дверь с подпалинами, почерневшую от проливного дождя, массивное кольцо и три каменные ступеньки. Старик, будто что-то припоминая, начал медленно подниматься вверх по ступенькам к двери. Он потрогал шершавое влажное дерево, обвел пальцами толстое металлическое кольцо и задумался. Его красивое осунувшееся лицо с полупрозрачной, выцветшей серой радужкой глаз наполнилось светом. Он три раза ударил кольцом.
В эту же секунду за дверью что-то громыхнуло, будто этого стука ждали там целую вечность. Суетливый и дрожащий поворот ключа, скрип старинных дверных петель. На пороге оказалась женщина лет тридцати, сгорбленная, как старушка, укутанная в широкий махровый платок и держащая в руках тонкую яркую свечу.
– Я шла в погреб, – как будто ни к кому не обращаясь, начала женщина, – а тут стук. К нам уже давно никто не стучал. Пациенты заходят через соседний вход. Где вывеска.
Она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону, не отрывая жадного взгляда от лица странного гостя.
Старик снял шляпу, прижал ее к груди и слегка наклонился в почтительном приветствии. Хитрые струи дождя, огибая маленький козырек, стали поливать его седую голову.
– Кто вы? – спросила женщина.
– Вы не знаете меня. Я бывал здесь раньше, – очень молодым голосом ответил старик, еще раз поклонившись.
Женщина посмотрела внимательно и, стараясь показаться равнодушною, освободила дверной проём:
– Вы промокли, заходите, согрейтесь. Я сделаю для вас чай с травами.
Старик молча переступил порог.
В доме было несколько полутемных, но очень чистых комнат. Старинная добротная мебель, гобелены на стенах и большие желтые абажуры, украшенные изысканной бахромой, создавали теплый уют. Женщина задула свечу и поставила ее на стол в самой просторной комнате, куда провела старика. В углу, под абажуром, стояло приземистое широкое кресло. На нем сидела маленькая девочка, укрытая под самый подбородок разноцветным вязаным пледом, и смотрела на гостя болезненными большими глазами.
Старик поклонился и девочке. Она едва заметно улыбнулась в ответ. Женщина пригласила его присесть у камина, который потрескивал горящими дровами в другом углу комнаты.
– Располагайтесь. Вам нужно обсохнуть. И не переживайте, если что-то испачкаете, я приберу, – сказала она, пододвигая другое, легкое кресло к камину и, остановившись, добавила: – Согрею воду.
Старик присел. А женщина застыла между ним и камином, несмотря на свое обещание согреть воду. Будто выходя из задумчивости, она заговорила:
– Раньше здесь в каждой комнате был камин. А теперь остался только здесь. Очень уютно.
Она сделала долгую паузу, все так же задумчиво глядя на старика, и вдруг, встрепенувшись и торопливо выходя из комнаты, буркнула:
– Вода.
Старик остался наедине с молчащей девочкой. Жар камина уже через минуту начал высасывать из его мокрых штанин струйки теплого пара. Он наслаждался и даже на какое-то мгновение забыл, зачем он здесь.
Комната была просторной и очень уютной. Непонятно как сохранившуюся, еще дореволюционную мебель недавно перетягивали. Новая бледно-золотистая ткань на креслах и узком диване гармонировала с пыльно-розовым цветом стен и ярким цветочным узором нового же ковра, лежащего посередине комнаты. На нем, занимая четверть пространства комнаты, стоял круглый деревянный стол. Вокруг стола – четыре, с новой обивкой, стула. Два низких абажура, под одним из которых сидела девочка, не давали в комнату достаточно света. Однако им удавалось создавать атмосферу старинности и уюта. На противоположных друг от друга стенах, скрываясь в полумраке, висели две гобеленовые картины. Одна из них, в золоченой раме, изображала пышных кудрявых детей, сидящих у пруда и играющих с кувшинками. На второй, в такой же золоченой раме, красовалась буддийская пагода, приютившаяся под скалой и водопадом и утопающая в зелени. И в самом темном и далеком углу комнаты между
