согласился Митрич.
На следующий день возвращаюсь с работы, а жена в слезах. Сын тоже ревет:
– Тобик ушел на прогулку и не вернулся, наверное, дверь не признал.
– И соседи смеются, – подвывает супруга, – из других подъездов на наш глазок приходят смотреть. Закрой его чем-нибудь!
– Да чем же я его закрою?
– Хоть номером от квартиры!
– Ты хочешь, чтобы и с других микрорайонов прибегали?!
– Тогда обивку разверни наоборот. Глазок наверху окажется, – подсказал сынок.
– Повторенье – мать ученья. – Пряхин тяжело вздохнул. Грустные воспоминанья окунули его в прежнюю хлопотливую атмосферу. – Снимаю, значит, дверь, отрываю обивку, сверлю новое отверстие для глазка… Матерь божья!.. Отверстие в двери не совпадает с отверстием в дерматине. Внизу совпадало, а вверху не совпадает! И подвинуть нельзя, материала в обрез – еще вчера лишнее отхватил. Жена опять в слезы, а я в крик:
– Это все твои капризы! Чтоб все как у людей, как у людей!..
– Ой, что делать-то будем! Всю дверь исковеркал, дерматин перевел, на весь дом ославил!
– Не реви, – говорю, – беги лучше в хозяйственный магазин, что-нибудь придумаем.
На другой день явился сосед Митрич.
– Ну, ты, говорит, и клоун! Вчера внизу глазок для собаки пришпандорил, а сегодня вверху два поставил. Для себя и для жены, что ли? На пару разглядываете, кто к вам в гости пожаловал?
– Темный ты человек, Митрич, – говорю. – Ты когда-нибудь в Крыму бывал?
– В Крыму нет.
– То-то и оно! Значит, стереотрубы для обзора местности не видел. В нее, как в бинокль, двумя глазами смотреть полагается. И все – как на ладони! А почему у нас должно быть иначе? Зачем, спрашивается, мне перед единственным глазком рожу косоротить, словно на приеме у окулиста – глаза себя лишать?! Можно ведь и двумя глазами смотреть. И главное – все видно, как в той трубе. Настоящее стерео!
– И то верно, – согласился Митрич.
Несиделов от души посмеялся над рассказом Пряхина и словно между делом спросил:
– А что это за девушка – над вами живет?
– Ну, ты и ловкач! И туда глаз положил! – воскликнул Пряхин. – Алиной Юрьевной зовут, в газете работает. Кстати, незамужняя. Но обидчивая до ужаса. Я когда-то ей комплиментик сделал: «Вы, – говорю, – очень даже хорошо для своих лет смотритесь». Так она губки поджала, три дня не здоровалась.
А на прошлой неделе, вижу, сумку неподъемную тащит. Дай, думаю, помогу. Издалека вежливо свою услугу предлагаю: «Ну, вы, Алина Юрьевна, говорю, и молодчина! Агромадные тяжести таскаете. Не всякой бабище такое под силу».
И что же ты думаешь?! Вместо благодарности: «Да как вы смеете! Вы… вы… грубиян!» «Ради бога, – отвечаю, – Алина Юрьевна, какой же я грубиян? Сумочка-то, кхе… кхе… на тридцать кило тянет, а вы ее одной ручкой. Другая бы костьми легла. А вы жилистая, хотя
