позади, то и дело посматривая по сторонам, шли еще трое хуторян, карманы курток которых были оттянутыми чем-то тяжелым. Главным среди охраняющей старика троицы явно был сын Невзора, Матвей, здоровенный белобрысый детина с тяжелыми золотыми печатками обильно украшающими пальцы.
Настя тогда поймала долгий, сальный взгляд Матвея, прошедшийся по ее фигуре, после чего увидела, как он спрашивает о чем-то ближайшего торговца, тыкая в нее пальцем. После этой встречи Матвей стал периодически заезжать к ней в больницу, и, отпуская шуточки, выставлял ей на стол то пару банок довоенной сгущенки, то консервы, то, однажды, даже флакон духов Красная Москва. Настя лишь корректно отказывалась, но, похоже, слово «нет» лишь еще больше раззадоривало хуторянина, и тот, наглея все больше, теперь каждый раз старался зажать фельдшера в уголок, если вокруг никого не было.
Приставания кончились, лишь когда прознавший об этом Степка намял наглому хуторянину бока, и тот, шипя и обещая всяческие последствия, укатил к себе домой на горчичном Москвиче с изрядно помятым его же головой крылом.
Через месяц после этого Насте пришлось выбраться и на сам хутор. Водитель присланной в поселок машины сообщил, что Невзору сделалось плохо, и Настя, повинуясь долгу, отправилась туда, не забыв позвать с собой и Степу, который ради такого случая добавил на пояс динамитную шашку.
Нехороший хутор находился в районе выработанных еще в советское время шахт. Он жался к горе, прикрываясь ей с одной стороны, а с трех других отгораживался от Пустошей стеной. Стена эта, сразу было видно, пережила не одну осаду: шла то в один, то в два ряда, петляла, секции железобетонного забора сменялись листовым железом, листовое железо исчезало за тесаными кольями, проломы между которых заделывались цементом и грудами битого кирпича.
Когда машина доехала до ворот, Настя вздрогнула. Перед ними на деревянном столбе, примотанный к нему обрывками проводов висел высушенный солнцем, полуистлевший труп с повешенной на шею фанерной табличкой. На ней слабо читалась полу смытая дождями надпись «Вор».
Заметив долгожданную машину, стоящий на вышке охранник велел открывать ворота. Москвич заехал внутрь и хутор сектантов встретил их аккуратной улочкой крепких, деревянных домов. Все здесь выглядело так, будто и не было никакой Войны, будто и не было за их спинами стены с пулеметными вышками и бесконечных километров протравленной радиацией и кислотными дождями Пустоши. Застекленные окна белели чистыми занавесочками и краснели геранями, оправленными в зелень алоэ. Резные наличники пестрели на солнце. Кирпичные трубы на крытых железом крышах неторопливо пускали дымок. В каждом доме перед ними чувствовалась добротность и крепкая, хозяйская рука.
Настя вздрогнула: на нее резко нахлынули воспоминания о собственном домике в родном городе, и девушка постаралась отогнать эти мысли, чтобы не расплакаться.
Машина затормозила, и Настя наконец смогла рассмотреть сложенную из белого силикатного кирпича церковь,
