не нес всякую ерунду.
Когда «пещерные приключения» заканчиваются, Машка выглядит едва живой и засыпает на ходу, что Борьку радует. За свою недолгую сексуальную жизнь он сделал вывод, что, если девочка после секса бодра и весела – значит смело можно ставить себе «неуд», ибо хорошо отлюбленная способна только нечленораздельно бормотать, что его Машка и делает.
– Манюнь, не спи. Пойдем, твоя мама, наверное, уже пришла, – с улыбкой шелестит Шувалов, скользя губами по ее шее.
– М-м, не хочу, – капризно отзывается Маша и продолжает тихонько сопеть у него на плече.
– Надо, малышка, уже поздно, меня гости ждут, – тяжело вздохнув, напоминает Боря. Маша нехотя отстраняется.
– Может, не пойдешь? – предлагает она без особой надежды, но все же с мыслью – чем черт не шутит.
– Ага, меня мать на британский флаг порвет.
– А ты в армию сбежишь, уж за два года-то она перебесится.
– Ты, видимо, плохо знаешь мою мамку, – хмыкает Боря, Машка же кривиться.
– Да уж знаю… Мою до сих пор ни в одну нормальную школу не берут.
– Вот только ты не начинай! – открещивается Боря, ибо сыт по горло родительской драмой, а учитывая, что дома наверняка ждет очередная головомойка на эту тему, так вообще – свят, свят, свят. Но в следующее мгновение Шувалов понимает, что лучше пусть Машка продолжает мусолить их родителей, чем несет какой-то фееричный бред.
– Борь, может, все-таки останешься? Тебе что, важнее какие-то родственники, чем я?
– Маш, чушь не неси! – отрезает Шувалов. Отвечать что-то еще на столь глупую претензию ему просто лень. Если человек не понимает элементарных вещей, то хоть объясняй, хоть голову расшиби, всё равно не поймет. У Бори же было строгое правило – любовь любовью, а долг семье отдать обязан, поэтому его раздражали Машкины ультиматумы в духе «либо я, либо твоя семья». Что вообще за глупость?
К счастью, продолжения не следует. Маша, конечно, пару минут играет в обиженку, но как только они оказываются возле двери ее квартиры, и приходит время прощаться, бросается Шувалову на шею, выкинув из головы всякую ерунду.
– Юсечка, – только и хватает ей сил выдохнуть прежде, чем она опять заходиться в слезах.
Шувалов и сам держится из последних сил. Сжимает ее в объятиях крепко, вдыхает аромат ее духов и не может надышаться. Внутри свербит, печет раскаленным железом. Борьке кажется, будто он с мясом от себя свою Машку отрывает. От бессилия хочется на стену лезть, заорать дурниной, чтобы уши заложило, но вместо этого сжимает покрепче челюсти, преодолевая внутренний протест, и отстраняется.
– Не плачь, Манюнь, а то я не выдержу и не поеду никуда.
– Ага, и посадят тебя за дезертирство лет на пять – хорошие перспективы.
– Пусть сначала поймают, – ухмыляется Борька. Маша хмыкает и, пристав на носочки, легонько касается Шуваловских губ.
– Я уже скучаю, – шепчет она.
– Айда со мной, – предлагает Боря, зная, впрочем, что дурацкая это идея.
