изумлении открыл рот. Если раньше речь шла о двух проектах, похожих, но не совсем параллельных – разные отправные точки, разные попытки ответить на один вопрос, неважно, можно ли осуществить планируемую экспедицию, – только что все коренным образом изменилось: теперь мы шли одним и тем же курсом. После слов Радда путешествие, в которое мы отправлялись, действительно стало соревнованием. Яблоки и апельсины превратились в одни яблоки – один маршрут, одна цель. Теперь будет победитель и проигравший.
Я взглянул в свою тарелку с яичницей, затем снова посмотрел на Радда. Возможно, мне подумалось, хотя и не точно, я тоже немного его подцепил. Возможно, мое молчание, кивание головой и тот факт, что я почти ничего не говорил о себе и своих планах, даже если в основном поступал так из неуверенности, обрели значение, которого я в них не вкладывал. Бывалый гигант-полярник подстроил свои планы под мои, а не наоборот.
После слов Радда путешествие, в которое мы отправлялись, действительно стало соревнованием. Яблоки и апельсины превратились в одни яблоки – один маршрут, одна цель. Теперь будет победитель и проигравший.
Он хотел обыграть меня. Вот что это значило. Радд осторожно пододвинулся ближе. Мы были связаны, к лучшему или к худшему, во всех дальнейших событиях.
Глава вторая. Замерзшие слезы
День 1
Старт любого большого дела представляется мне чистым холстом надежды. Со времен моих первых соревнований по плаванию в начальной школе долгие минуты перед звуком свистка, который отмечает начало заплыва, всегда кажутся мне волшебными – они полны невыносимой тревоги и чувства возможностей, совершенно неизведанных. В воздухе витает еще не написанная история. Будущее, полное неизвестности, манит. Победа или поражение – мера вещей, но между этими крайностями в следующие минуты, часто кажется, в сжатом виде пронесется целая жизнь. Все возможно. Нет ничего невозможного.
Ощущение волшебства, безграничных возможностей разгорелось во мне в семилетнем возрасте, когда я сидел с мамой на диване и смотрел финал соревнований по плаванию на летних Олимпийских играх 1992 года в Барселоне. Я увидел, как Пабло Моралес из США получает золотую медаль в 100-метровом заплыве в стиле баттерфляй, и это событие изменило мою жизнь, воспламенив мечту, которая вдохновляла меня больше двух десятилетий, – мечту о том, что, возможно, однажды я тоже смогу оказаться на пьедестале победителей. Так в детстве я стал фанатом Олимпийских игр, способным пересказывать – что, возможно, порой раздражало – самые малозначительные подробности соревнований, а также предыстории моих героев.
Свирепый, неистощимый оптимизм, который кипит во мне в начале почти любого нового вызова или приключения, – следствие того дня: когда Моралес в бассейне победоносно поднимал руки, а я надрывался, крича от радости в нашей гостиной, и скакал на диване. Отчасти именно это привело меня в Антарктиду – идея чистого листа, жизни, которая раскрывается во всей ее глубокой неопределенности и возможностях.
