автобус, впервые зазвонил сотовый. Макс! Послав его словом, от которого все вокруг сидевшие взрослые поморщились и выразительно посмотрели друг на друга взглядом, в котором читалось «Чей ребёнок? Займитесь воспитанием!», я нажала «отказать» и отключила звук.
У входа, как и прежде, старушки продавали цветы, но денег у меня не было. Впрочем, не идти же с пустыми руками, да и, благо, лето, так что я просто нарвала ромашек.
Могилы бабушек и дедушек были на месте, но в совершенно запущенном состоянии. Постояв немного и положив букеты, я пошла по рядам, смотря на памятники. И через пару метров застыла как вкопанная, глядя на собственное улыбающееся лицо. Ну, конечно, не совсем собственное: лицо Кости Лазарева.
Меня прошиб озноб. Одно дело осознавать, что ты ищешь свою могилу, а совсем другое – стоять рядом с ней. Вот здесь под землёй лежит мой труп, посиневший и изъеденный червями… от таких мыслей к горлу подступила тошнота, и я плюхнулась без сил на ближайшую скамейку. Ещё, честно говоря, в голову лезли всякие глупости, типа «и зачем весь последний месяц надо было ежедневно пропадать в спортзале, если всё равно тело окажется тут».
Я не заметила, сколько просидела так. И не сразу услышала приближающиеся шаги и взволнованный окрик:
– Надя!
Подбежав, Макс сел на корточки и схватил меня за плечи:
– С тобой всё в порядке? …Господи, что ты здесь делаешь? – на его лице выражалась такая мука, что впервые стало его жаль.
Я вздохнула и тихонько вырвалась:
– Надо положить цветы, – с этими словами я пристроила последний букет возле памятника.
Когда я оглянулась, его лицо было мертвенно бледным под стать месту, где мы находились. Он неотрывно смотрел на фотографию и едва шевелил пересохшими губами:
– …седьмое …июля …две тысячи тринадцатого… семь лет назад… семь… лет… назад… Господи… Костян…
Теперь у него подкосились ноги, и он практически упал на скамейку. Вздохнув, я села рядом. Макс медленно приходил в себя, а на меня напал новый приступ озноба: я только сейчас прочитала дату смерти, а ведь это тот самый день! Тот самый день, на детской площадке!
Из шока моего так называемого отца вывел телефонный звонок. Словно очнувшись, он резко вытащил из кармана пиджака сотовый:
– Да! Викуль, я её нашёл, всё хорошо… – но продолжал он смотреть на памятник, а во взгляде отражалась такая боль, что я почти узнала прежнего Макса, лучшего друга, который только так и мог бы смотреть на мою могилу. – Ты знаешь… тут… – он сглотнул, – Костян умер. Давно уже. Семь лет назад.
Я не слышала, что отвечала ему Вика, но его лицо снова исказилось и, сгорбившись, он мрачно смотрел в землю.
– Да… я слушаю, слушаю… – через пару минут отозвался он. – Да, мы выезжаем сейчас, через полчаса будем.
Только в машине он вспомнил, что его шестилетний ребёнок неизвестно отчего попёрся на кладбище, сбежав из детского сада.
– Что ты там
