да, такая болезнь есть. Что вам нужно: костыли, коляска (Rollstuhl6)?
– Да, коляска нужна.
– На которой сидите, ваша и будет. Перед отъездом сдадите её в дом номер пять.
– Понял.
«Ничего. Вроде и немецкий прорезался», – подумал Кляйн.
– Внимание! – поднялся один из сидевших за столом. – Столовая у нас в седьмом доме, завтрак с семи до половины девятого, обед с двенадцати до двух, ужин с половины шестого до семи. А завтра в десять часов надо прийти в одиннадцатый дом для получения дальнейших инструкций. Всё, вы свободны! Наши сотрудники вас проводят.
На выходе служители раздавали сухие пайки. Два протянули Алисе. Она отказалась.
– Вам в третий дом, – сказал приведший их сюда парень в пуловере. – Я вас провожу.
Он покатил рольштуль по безлюдным дорожкам, освещённым фонарями. Был двенадцатый час, лагерь спал. Поворот, и они оказались перед двухэтажным зданием с тёмными окнами, только из входной двери лился яркий свет. По пандусу провожатый вознёс Володьку на крыльцо. Навстречу вышел немец с солидным брюшком – хаусмайстер, или заведующий домом. Провожатый передал вновь прибывших в его юрисдикцию и исчез.
Хаусмайстер привёл Кляйнов в комнату в дальнем конце коридора. Напуганный стуком двери и вспыхнувшим светом, заплакал ребёнок.
Войдя в большую комнату с двумя широкими окнами, Володька с Алисой увидели слева две двухъярусные кровати. На нижней молодая, толком не проснувшаяся, брюнетка с распущенными волнистыми волосами, успокаивала грудного ребёнка. У правой стены стояла такая же четырёхспальная конструкция. Между ней и окном односпальная кровать на колёсах.
– Да! – разочаровано произнесла Алиса. – Не такого я ожидала от начала жизни в Германии! Тётя Маруся ведь рассказывала, что их сразу поселили в квартиру со всеми удобствами. И я в конце поездки из Ганновера рассчитывала на душ, чашку чая и сон хотя бы в отдельной комнате.
– Только это и должны были получить люди, бросившие своих престарелых родителей! —злобно ответил не менее расстроенный Володька.
Как он мог такое сказать!?
– Я во всём виновата?
На лице Алисы такое горе, какого он никогда не видел.
Алиса легла на одну из верхних кроватей, Володька на односпальную и заснул почти мгновенно после более чем суточного путешествия.
Проснулся он в середине ночи. В окно светила полная луна. Давила душная, жаркая глухота. Волна ужаса обрушилась на него: что он наделал! Невозвратно, непоправимо! Назад дороги нет. Никогда больше не будет прежней жизни, в которой были его родные, дом, окружённый деревьями; книги, советские фильмы; всё то, что было ему дорого, что он любил.
Алиса тоже не спала – наверное, вообще не смогла заснуть из-за его жестоких слов. Как он виноват перед ней! Но поздно раскаиваться, да и вряд ли его раскаяние могло утешить её.
Ворочались, вздыхали до самого утра. Наконец, небо в окнах побледнело, в коридоре раздались первые шаги,
Инвалидное кресло
