его нога с обгорелой шерсткой. Лайди замутило, кисловато-горькой волной к горлу подкатила тошнота. Голова заработала четко и ясно. Глядя на оторванную ногу жеребенка, она поняла, что такое смерть. От охватившего ее ужаса руки и ноги затряслись, зубы застучали. Она вскочила и поволокла сестер в кусты.
Они сжались вокруг нее, как шесть долек чеснока вокруг сердцевины, обхватив друг друга руками. Слева, совсем близко, уже знакомый голос что-то хрипло кричал, но вскоре его заглушила бурлящая в реке вода.
Она крепко прижимала к себе Цюди, чувствуя, как пылает лицо малышки. Река подуспокоилась, белая дымка понемногу рассеивалась. Свистящие черные штуковины, за которыми тянулись длинные хвосты, теперь перелетали дамбу и падали на деревню. Грохот разрывов, то усиливаясь, то затухая, сливался там в один протяжный гул. Слышались приглушенные женские крики, с треском обрушилось что-то большое. На противоположном берегу на дамбе ни души, лишь одиноко высится старое рожковое дерево. У самой кромки воды – плакучие ивы, опустившие в реку длинные нежные ветви. «Откуда прилетают эти странные страшные штуки?» – не покидала мысль. Размышления прервал хриплый мужской вопль. В просветах между ветвями показался младший хозяин Фушэнтана. Он въезжал на мост на велосипеде. «Зачем его понесло туда? Из-за жеребенка, наверное. Но в одной руке у Сыма Ку горящий факел. Стало быть, жеребенок, разметанный по мосту и окрасивший своей кровью воды реки, ни при чем». Велосипедист резко затормозил, и факел полетел на пропитанную вином солому на середине моста. Вспыхнувшее пламя весело побежало во все стороны. Сыма Ку развернул велосипед, но времени вскочить в седло уже не оставалось, и он побежал, толкая велосипед перед собой. Голубоватые язычки пламени преследовали его по пятам, а изо рта по-прежнему рвался странный вопль. Бах! – что-то будто треснуло, и соломенная шляпа с загнутыми полями птицей слетела с головы Сыма Ку в реку. Отбросив велосипед, он согнулся в три погибели, споткнулся и растянулся на мосту. Бах! Бах! Бах! – затрещало снова, будто хлопушку запустили. Сыма Ку пополз, прижимаясь к мосту и извиваясь, как большая ящерица, и быстро исчез. Треск прекратился. Голубое пламя уже охватило весь мост, посредине оно вздымалось выше всего, но дыма не давало. Вода под мостом посинела. Дышать стало тяжело, грудь сдавило, в носу пересохло. Жар накатывался волнами, с присвистом, как порывы ветра. Ветки покрылись каплями, словно их пробил пот, листья скручивались и увядали.
– Япошки поганые, так и разэтак сестер ваших! – неслась из-за дамбы громкая ругань Сыма Ку. – Лугоуцяо18 вы перешли, а вот перейдите-ка Холунцяо – мост Огненного Дракона! – И он расхохотался.
Он еще хохотал, когда над идущей вдоль противоположного берега дамбой показалась целая цепочка желтоватых кепи. Потом выросли фигуры в такой же форме, стали видны головы лошадей, и вот уже выстроилось несколько десятков всадников на могучих скакунах. Даже за несколько сотен метров Лайди разглядела, что они как две капли
Инцидент на мосту Лугоуцяо 7 июля 1937 г. послужил для японцев формальным поводом для начала Второй японо-китайской войны.
