бюро, Иван Тимофеевич увидел дядю Колю! Он стоял, опираясь на старую истертую временем деревянную трость, пытаясь казаться элегантным, и рассматривал самолеты. Боже, как меняются люди! Гость обернулся на звук открывшейся двери и сделал неуверенный шаг в направлении Ивана Тимофеевича и в нерешительности остановился. На него смотрел не бравый летчик с маминой фотографии, а жалкий, несчастный 80-летний старик. Блестящий, засаленный на локтях, обвисший не по размеру на плечах старомодный коричневый пиджак, рубашка в клетку с заношенным воротничком, черные не глаженные брюки с пятнами от грязи вызвали у Ивана Тимофеевича каскад чувств. Это были и чувство жалости к старику, и чувство вины за свою обеспеченную жизнь. Он явственно стал осязать давно забытый пронзительный запах бедности послевоенного детства. «Самое верное средство быть бедным человеком – оставаться честным», – сказал Наполеон о таких людях, как дядя Коля.
Иван Тимофеевич внимательным взглядом, полным боли, восхищения и радости, рассматривал дорогого гостя. Несмотря на морщинистое лицо и седую неопрятную бороду, из-под густых брежневских бровей на него смотрели удивительно молодые жгучие карие глаза дяди Коли. Конечно, Иван Тимофеевич не мог помнить друга отца, но сейчас ему показалось, что сквозь пелену детства из его памяти всплыл образ героя. Конечно же это дядя Коля, родной мой человек. Мама год не дожила до этой встречи. Как жаль. Как жаль. Воспоминания детства взбудоражили сознание Ивана Тимофеевича, и сердце его защемили одновременно радость сегодняшней встречи и непреходящая боль от трагической гибели отца. Ведь сейчас отец мог быть еще живым – таким же, как дядя Коля. Я заботился бы о нем. Отец гордился бы мной, и это было бы самой большой наградой за мою работу, за мою жизнь. Как мне его не хватает!
Иван Тимофеевич, не говоря ни слова, подошел к гостю из прошлого и обнял его. Затем, усадив дядю Колю в глубокое кожаное кресло напротив себя, Иван Тимофеевич растерялся, не понимая, как начать разговор, не обидев штампами и банальностью.
После продолжительной паузы и взаимного волнения гость первым заговорил, наполнив зал низким старческим голосом. Его голос дрожал от волнения, а глаза источали трогательный свет от навернувшихся внезапно слез:
– Ну здравствуй, Ваня. Вот и свиделись.
Какая-то неведомая сила бросила Ивана Тимофеевича к этому незнакомому родному человеку, и дядя Коля заключил его в свои объятия, как будто между ними не было десятилетий разлуки.
– Дядя Коля, дядя Коля, да как же так! Мы и не знали, что вы живы… – дрожащим голосом по-детски причитал главный конструктор.
– Да что там я, Ванечка! О тебе пришел послушать. Нашел-таки сынка моего друга лучшего! Дай-ка я тебя рассмотрю… Молодой еще, хоть и лысый, но выправку не спрячешь. Вылитый отец! Одно лицо! Прости, что проездом, прости, что вот так с пустыми руками. Перед тобой, к сожалению, уже жалкие усохшие лохмотья бравого летчика – Героя Советского Союза! Ничто, сынок, не проходит
