Анпилов явившихся на совещание. – Разруха усугубляется, цены по-прежнему прут вверх. Народ прозревает и всё более отшатывается от реформаторов. Инициатива у нас. В следующий раз выйдет уже сто пятьдесят тысяч! Потом триста!
– Ельцин это тоже чувствует, – предостерегающе произнёс пришедший вместе с Тюлькиным лысоватый пенсионер и зачесал гладкий висок. – Видели, сколько милиции девятого числа на Садовое согнали? Дубинки, щиты, грузовики… Это всё против нас.
– Так тем более надо выходить! Пусть не воображают, что мы их боимся!
– Организация нужна. Структура, кадры… – дёргал Терехов кончик уса. – Толпой власть не берут.
Анпилов выдохнул, приложил ладонь к груди:
– Сложится организация, Станислав Юрьевич. Уже складывается. Есть главное – напор масс. Вы же сами видите: они начали пробуждаться. На седьмое ноября я и нескольких тысяч вывести не мог, вспомните… А теперь трудовое движение поднимается по всей стране. Со мной ежедневно выходят на связь товарищи из регионов: из глубинки, с Урала, из Сибири. Массы уже начинают сорганизовываться сами, учреждают советы. Наше дело: подать пример, вдохновить.
– А ваши офицеры чего ж? – словно с укором обратился к Терехову Тюлькин. – Ведь они ж люди организованные, военные. К тому же почти все коммунисты. Какие среди них настроения? Неужели согласны Ельцину служить?
Терехов, хмурясь, кусал губы.
– В нашем союзе пока в основном отставники. Действующие всё ещё раскачиваются. Только-только до них начинает доходить, что никакой единой армии СНГ не будет.
– Я согласен с Виктором Ивановичем – нужны новые митинги. Нельзя упускать инициативу, – решительно заговорил Альберт Макашов, генерал-коммунист. – Более того, я внесу конкретное предложение. Считаю целесообразным приурочить следующее наше выступление к двадцать третьему февраля.
Надо заявить митинг против развала единой союзной армии. Можно считать это политическим обращением к действующим офицерам. Если растащат Вооружённые силы, то мы в крови захлебнёмся. Республика на республику войной пойдёт!
Анпилов взял со стола открытку-календарь. Посмотрев в него, просиял.
– А двадцать третье-то – воскресенье, выходной день! Мы можем запрудить весь центр Москвы.
С предложением Макашова согласились все, даже робкий пенсионер.
– Уж в День-то Советской армии не должны препоны чинить, – крякнул он. – Не посмеют.
– Двадцать третье хорошо ещё тем, что даёт возможность присоединиться к демонстрации самому широкому кругу, – развил мысль Алкснис. – Сейчас в оппозицию к режиму переходят и многие из тех, кто к коммунистам себя не относит. И в среде офицерства, и среди гражданских таких много. До поры – до времени они Ельцину верили. Но теперь, после Беловежья, грабительских реформ, им, что называется, сделалось «за державу обидно».
