Погоди. Когда желудок пустой, головы людям болтовнёй про демократию не больно заморочишь. Учатся соображать, что к чему. За Анпиловым аж пятьдесят тысяч пошло. Хотя его каких-то пару месяцев назад и не знал никто, – Михаил задышал часто и глубоко, потёр ладонью грудь. – Они тоже чувствуют, что положение их шатко. Оттого и задёргались, попытались демонстрацию двадцать третьего запретить.
– Вот тебе и демократия, – саркастически усмехнулся Валерьян.
– В этом, между прочим, их ошибка. Моссовет отменил запрет, демонстрация будет. Таким запретительством они только разоблачили самих себя и ещё сильнее разозлили людей. Ну пускай.
В кухню вошла жена Михаила, поставила на этажерку тазик с картошкой. Ответив на приветствие Валерьяна холодным кивком, она вытащила из-под раковины мусорное ведро, уселась в проходе между буфетом и столом и принялась ножом строгать картофелины.
Разговор оборвался. Михаил с недовольством глядел на жену.
– Вика, принеси капусты качан, – откидывая от лица пепельные волосы, крикнула она дочери в коридор.
Крупная, хозяйственная, она наполнила тесную кухню звуками соскребаемой кожуры, звяканьем кастрюль, журчанием льющейся из открытого крана воды.
– Вика, – вновь позвала жена Михаила. – Моркови ещё две штуки возьми. Я щи ставить буду.
– Ты б хоть предупредила заранее, – укорил Михаил.
– А сам не видел, что в холодильнике пусто? – сварливо отозвалась жена. – Не мог догадаться?
Сдерживая гнев, Михаил обернул лицо к Валерьяну:
– Давай тогда в комнату перейдём?
– Там Вика к школе готовится, – непрошено вклинилась жена. – Уроков у неё много.
Видя, что хозяйка томится его присутствием, Валерьян засобирался. Михаил, желая сгладить гнетущее впечатление от негостеприимства жены, вымученно улыбнулся ему в прихожей:
– Тебе от редакции большая благодарность. Нефёдов нахваливал тебя. Рассказывает: приехал парень, такой молодой, боевитый, взял газет. И рассчитался в срок, рубль в рубль прислал.
Бодрясь, он похлопал Валерьяна по плечу, приобнял, обдавая запахом принятых лекарств.
Спускаясь по лестнице, Валерьян сумрачно глядел перед собой. Второй раз не по-доброму покидал он дом Михаила.
Ехать в Москву Валерьян решил бесповоротно. Глухая, укоренившаяся в душе ненависть гнала его на столичные площади. Давимый бедствиями, он ощутил потребность за них воздать. Он не колебался в том, кто повинен в бедствиях, в смерти деда.
В годовщину Советской армии Москва выглядела непразднично.
Уже на Ленинградском вокзале он стал натыкаться на патрули. В стянутых портупеями шинелях, с пристёгнутыми к ремням резиновыми дубинками, милицейские дежурили на платформах, на спусках в метро. Прохожие опасливо косились на патрули, улавливая исходящую от них угрозу.
На метро Валерьян хотел доехать до станции «Маяковская»,
