– расположился на нижней полке. Он неуклюже шутил, скалился и всячески пытался заслужить расположение попутчицы, но чем больше он старался, тем больше настораживал Олю.
– Бедные вы детки, уж сколько вас по вокзалам ходит, брошенных.
Оля молчит. Мужчина не сдается:
– Зачем же тебе в такую даль?
– К тете. Хочу попроситься к ней жить.
– А если откажет?
Оля пожала плечами – не знает.
– У нас в Саратове с вами попроще. Я бы сказал, бездомные дети там редкость.
По коридору то и дело громыхали багажные сумки других пассажиров. Оля от всей души надеялась, что к ним кто-нибудь подселится, но поезд тронулся, а они так и остались вдвоем. По лицу мужчины бродили странные полутона эмоций: испуг, ожидание, нетерпение, предвкушение… Он захлопнул дверь и присел. Оля видела, как его тонкие, изнеженные пальцы застучали по столику.
Вечерело. Сиреневые сумерки проглатывали дальние леса, дома, дороги… Догорал ускользающими лучами солнца горизонт. Оля не шевелилась, наивно полагая, что так Жора забудет о ее существовании. Мужчина же оставил попытки разговорить забитую оборванку и погрузился в чтение газеты. Пусть девчонка освоится. Все равно впереди целая ночь.
Через станцию в их купе заселилась пожилая женщина. Она была полна и так приветлива, словно встретила дорогую родню. Жора, осыпанный стандартным набором бабулькиных причитаний, был взят в оборот в качестве швейцара и чуть не отдал Богу душу, пока втискивал на верхнюю полку для багажа ее чемодан. Под сиденье бабушка запихала клетчатую сумку.
– От сына возвращаюсь! Им, бедным, зарплату то мукой, то макаронами выдают. Так я им еды привозила – рыбки нашей, астраханской, м-м-м-м-м – вкуснота! А назад, вот, одежду для младшей внучки от старшей передали. По наследству, так сказать.
Жора попытался изобразить кислую улыбку. Бедолага растирал потянутое плечо.
– Так вы, значит, до конечной? До Астрахани?
– До нее, милок, до родимой. А вы?
– Чуть раньше, – буркнул Жора.
– Ой, да вы с дочкой!
– Э-э-э-э… с племянницей.
– Здравствуй, девочка, я бабушка Маша. Внучки Марусей зовут – ах, умора! Такие сладкие!
Женщина прижала к себе руки и выразительно погримасничала, показывая, что внучки ее сладкие до невозможности.
– А я Оля, – донесся с верхней полки тихий голосок беспризорницы.
– О-о-оленька, – повторила ласково бабушка Маша и склонила набок голову, как бы любуясь то ли именем, то ли самой Олей. – У меня лучшую подругу звали Оленькой. Славное имя.
На памяти Оли никто и никогда не называл ее славной. Девочка едва не заплакала. Бабушка Маша выразительно моргнула едва не всем лицом – мол, все будет хорошо, прокатимся все вместе с ветерком, да и только.
Женщина расстелилась и вскоре принялась за поздний ужин. Она достала вареные яйца и пирожки. Потом попросила у проводниц кружки, чтобы заварить чай. Жора наотрез отказался и отвернулся
