Фарр даже привстал на лежанке. – Что ты мелешь, баран?! Ты правда решил, будто он тебя просто выкинул, как паршивого щенка?! О боги… Вот пустая башка! Лиан, ты в самом деле очень глупый, если думаешь так. И совсем не разбираешься в людях. Дядя Пат просто хочет тебе помочь. А с твоей черной прорехой он вполне способен справиться и не позволить ей коснуться других. Даже я такое могу.
Инжирная медовуха кружила мою голову. И соломенный тюфяк кружила тоже, а вместе с ним и всю комнату. Язык словно жил у меня во рту сам по себе, и потому я спросил то, чего никогда бы не попытался узнать, будучи трезвым:
– Фарр… зачем т-тебе это? Зачем ты вообще поехал со м-мной? Какое тебе дело до мен-ня?
Ответа я почти не ждал и удивился, услышав его.
– Не знаю. – Несколько мгновений между нами висела тишина. Потом Высочество добавил, пряча за насмешкой нечто слишком глубокое: – Может, мне давно не хватало в жизни какой-то нелепости вроде младшего братца.
– Тебе что, кузенов мало?
– Кузенов я вижу нечасто. И у них другой путь.
Я задумался, но голова уже совсем не хотела соображать.
– А у нас к-какой путь?
– Пока что в степь, к шаману. А там видно будет.
Во сне я встретил Айну. Я увидел ее девочкой, такой, какой она была в дни жизни при дворе, – совсем юной, с пальцами в чернилах и настороженным взглядом.
Странный сон.
Откуда мне было знать про эти чернила? Про то, что она носила скучное серое платье и отращивала волосы? В ту пору я мог узреть ее только в своих спонтанных видениях, и они были слишком путаными, больше походили на мозаику или узор витража. В этом же сне я будто стоял рядом с ней наяву и мог рассмотреть каждую мелочь, каждую деталь… как когда-то, когда еще был способен видеть по-настоящему. И эта юная девочка улыбалась мне, протягивая в ладони нечто, излучающее столь яркий свет, что и не разглядеть его источника. Я позвал ее по имени, а она вдруг рассмеялась, дунула в кулак, и этот свет вырвался из ее руки искрящимся потоком, который охватил меня всего целиком.
Я проснулся с бешено стучащим сердцем и долго не мог понять, чего во мне больше – золотого, как этот свет, счастья или отчаяния. Лежал, глядя своими никчемными глазами в темноту и чувствовал, что внутри все разрывается, словно сквозь мою плоть решила прорасти дикая степная трава.
«Айна!..»
Имя рвалось с губ, но я лишь закусил их побольней. Я не желал называть его вслух, знал, что это бесполезно. Вместо этого отыскал на груди шнурок и сжал в кулаке серебряное кольцо, которое нас связывало столько лет.
Видят боги, порой мне хотелось забыть ее! Не испытывать более мучительной жажды, не мечтать и не тешить себя напрасной надеждой.
Но это было невозможно.
Утро на границе с Тайкурданом принесло тонкие длинные облака, которые застелили все небо до горизонта. Я мысленно вознес хвалу богам: солнце здесь, на юге, продолжало палить даже с приходом осени, превращая каждый переход в испытание на прочность. Какой
