словно робот. Когда она ложилась спать, не понежившись в ванной? Не покрыв своё тело с головы и до пят всевозможными кремами и ароматическим маслом? Миндальным, аргановым, каритэ, жожоба… Сегодня у неё не получится даже умыться. Из-под мышек припахивает, как у немытого мужика. Кате казалась, что этот блевотный запах пробивается даже сквозь ароматы туалетной воды и дезодоранта, которые она разбрызгивала на себя в неимоверных количествах. Ей хотелось лечь спать за палаткой, но там страшно и холодно, да и Вальтер вряд ли позволит. Лицо и всё тело, вся кожа казались покрытыми уродливой толстой коркой, гнойной коростой. Всё зудело, жгло, царапалось, жало.
А ночью ей снились кошмары. Безумный маньяк в образе Фреди Крюгера, держа в одной руке за волосы отрезанную голову Лены, а в другой ржавый и кривой нож, гнался за ней по пустынными питерским улицам, по безлюдным дворам-колодцам, по загаженным подворотням…
От станции Буславской до Выборга удалось доехать почти безболезненно. Народу в вагоне было почти ничего. Катя проскользнула в уголок, на крайнее место, сложилась пополам, наклонив лицо до колен, и прикрыла руками голову. Вальтер сел рядом, став для неё стеной от посторонних глаз.
А вот на вокзале в Выборге пришлось столкнуться с настоящей бедой. Людей на перроне было столько, сколько муравьёв в муравейнике. Не скрыться, не спрятаться. Особенно, когда делаешь селфи. Проходящая мимо ватага мальчишек, как по команде, развернула головы в Катину сторону.
«Смотрите, чертёнок фоткается!» – выкрикнул кто-то из них.
Бабулька, что волочила вслед за собой видавшую виды сумку на колёсиках, вдруг встала, как вкопанная, и уставив на Катю выцветшие рыбьи глаза прокомментировала: «Мать моя божья! Совсем с ума посходили».
После чего покрутила пальцем у виска (в точности, как в Катином воображении), махнула рукой и покатила свою затрапезную сумку дальше.
Катя, ставшая красной, как рак, закрыла лицо руками.
«Фото отправь», – напомнил ей Вальтер.
Занять крайнее место на этот раз не получилось. У окошка пристроился упитанный работяга, посередине Катя, с краю сел Вальтер. Все два часа, проведённых согнутой в три погибели, с уткнутым в колени лицом, она повторяла про себя, словно мантру: «Сволочь, сволочь, сволочь! Как унизительно! Господи, как унизительно! Господи…»
На Финляндском вокзале, к Катиному удивлению, всё прошло несколько легче. То ли оттого, что народу здесь было в разы больше, чем в Выборге, и спешил этот народ в разы сильнее, то ли оттого, что люд огромного Питера более привычен к разного рода чудачествам, то ли оттого, что Катя просто привыкла (ведь ко всему привыкает человек, даже к позору), но Катя чувствовала, что всем здесь нет особого дела до оборванной замарашки. Она сделала последнее селфи и выслала его Вельзевулу.
Тот перезвонил тут же.
– Задание зачтено. Поздравляю!
– Да пошёл ты!
– И это вместо спасибо?
– Когда Лену вернёшь?
– Ишь
