и хотела поскорее все решить, вздохнула и согласилась.
— Если он нагадит, убирать будешь сама.
— Договорились. Можешь отстегнуть его?
Она приподняла проколотую черную бровь, но снова уступила. Как только Рэмбо освободился, он прыгнул ко мне, высунув язык.
Я отломила уголок батончика.
— Рэмбо, сидеть.
Собака прыгнула на меня, пытаясь достать еду, но я держала ее высоко.
— Сидеть, Рэмбо, и тогда получишь.
Он опустился на четвереньки и принялся лизать мне икры и лодыжки.
Я рассмеялась, потому как было щекотно.
— Рэмбо, сидеть.
Моника смотрела на меня, скрестив руки на темно-синей майке, которая вторила оттенку синяка на ее левом бицепсе. Я не знала, как она его получила, но подозревала, что кто-то ей его поставил.
Я присела и нажала указательным пальцем прямо над хвостом Рэмбо.
— Сидеть.
Собака села.
— Сиди.
Завиляв хвостом, он вскочил на лапы.
— Сидеть. — Я снова нажала, и он сел. На этот раз, когда я сказала «Сиди», Рэмбо остался на месте. Я скормила ему кусочек батончика, который он проглотил, даже не распробовав.
Я заставила его повторить эти две команды еще несколько раз, а затем передала Монике батончик мюсли и попросила ее сделать то же самое. Через час, когда солнце вовсю пекло нам головы, Рэмбо выполнял команды как профессионал.
Но самое приятное заключалось в другом: когда щенок лизнул пальцы ног Моники, она не стала ругать его, а присела и почесала малыша за ушами.
Она заработала одно из трех очков греха за плохое обращение с Рэмбо. Моя задача состояла в том, чтобы напомнить ей, что доброта, в отличие от жестокости, окупается с лихвой. Как только я получила свои три перышка, я потратила пособие на двухмесячный запас собачьего корма, прежде чем исчезнуть из их жизни.
Я вынырнула из воспоминаний, как ныряльщик, который слишком долго пробыл без воздуха. Ашер навис надо мной, сжимая пальцами мои бицепсы.
Несмотря на то, что он спас меня от падения лицом вниз, я прорычала:
– Убери от меня руки!
Его пальцы разжались, но он не отступил, как и не отвел взгляд. Быть может, он надеялся, что воспоминания, заключенные в стержне пера, сделают меня спокойнее и податливее?
Я прижала дрожащую руку к своему охваченному спазмами животу.
– Собери ее душу и убирайся.
Бронзовые кончики его бирюзовых перьев качнулись, когда Ашер повернулся и обогнул кровать.
Я бы не повернулась.
Не хотела смотреть, как он завладевает душой Мими и уносит ее прочь.
Но когда я села на пол и обхватила колени, мой взгляд наткнулся на зеркало в рамке, прислоненное к стене.
Я не хотела видеть.
Но я видела.
Видела все.
Видела, как Ашер приложил ладонь к груди Мими.
